Смотреть на то, как Лёха возится с лебёдкой, а потом купается в не самой тёплой воде, было такое себе удовольствие. Когда он оступился в первый раз, и волна радостно подхватила барахтающееся тело, седины прибавилось у всех. Но заслуженный МЧСник быстро сориентировался и сумел подняться.
— Назад! Назад давай, придурок! Мать! лять! ять! — орали и сигналили мы ему. Обошлось, нечего больше и рисковать. Но Лёха, изображая Терминатора, пёр вперёд. Через четверть часа он всё-таки выбрался на сушу. За это время вода поднялась до капота и временами перехлёстывала через него. Постояв, упершись руками в колени, мокрый Лёха пошлёпал до присмотренного дерева, но привязал трос почему-то не к нему, а к соседнему, более хлипкому на вид. Ну да ему там виднее.
Просигналил, пронзительно свистнув в два пальца.
Только бы аккумулятора хватило! Давай, родной, не подведи! Сначала показалось, что увязли прочно, не опрокинуло бы нас. Мы с Макарычем вцепились в поручни левого борта, но толку с этого было чуть. Река не спешила отпускать добычу, играючи покачивая трёхтонную махину. Потом неохотно, сантиметр за сантиметром, горизонт начал выправляться. Когда левый бок коснулся дна, полный привод вынес нас, горемычных, на берег.
Мы сграбастали Лёху в объятья. Потом от души обматерили. Потом повторили на бис и загнали в салон греться и растираться водкой. Изнутри и снаружи.
А через час, разложив и развесив подмокший груз, все грелись у костра крепким чаем и наблюдали, как на том берегу разворачивается целый табор. Машины подъезжали одна за другой и парковались подальше от воды. Речка поднялась ещё метра на полтора, и спадать пока не собиралась. Никто не решился на переправу, даже пара грузовиков.
Сушились весь следующий день, и за весь день никто не переправился ни с той, ни с этой стороны. С Таксимо подъезжали, спрашивали, как мы умудрились преодолеть этот ревущий, несущий коряги и целые, с корнем вывороченные, деревья, поток. Лёхе-терминару уважительно жали руки, но многие вертели пальцем у виска. Молодец, ничего не скажешь, но дурак.
Через день лагерь свернули и двинулись дальше. На удивление, дорогу почти не размыло, и после памятной переправы остальные реки показались фигнёй. Самым противным был участок вдоль БАМа, усеянный валунами как детсадовец ветрянкой. На скорости не пролетишь, пришлось тащиться со скоростью пешей телеги. Мостов по-прежнему не было, только воспоминания о них. Наученные горьким опытом, каждый брод сначала проходили с шестом или наблюдали, как его проходят более опытные люди.
В Бодайбо я въезжал с особым чувством — столица золотого края, как-никак. Столица моей малой родины. Город я совсем не помнил, мы в нём всего несколько дней перекантовались, когда выезжали за пределы приисковой зоны.
В райцентре же решили затариться припасами взамен вымокших, которые не подлежали восстановлению. Крупу-сухари, вяленое мясо пришлось выбросить, дольше провозимся с просушкой. Сахар-соль спасли частично.
Пройдясь по местным магазинам, охренели от цен.
— Однако! Может вместо тушёнки мы по пути изюбря завалим? Или хоть кабаргу?
Кой-чего купить пришлось, я не представлял утра без кофе, а банка была вскрыта, так что кофейная река плывёт сейчас где-то по территории Бурятии, а может уже и Якутии. А потом на кофе подсядут белые медведи…
Надолго в городе не стали останавливаться, в тот же день выехали по приисковым дорогам на Перевоз — конечный населённый пункт, откуда уже будет полный контакт с природой — своими ногами, в палатке, по компасу и джипиэсу. Зашли в поселковый магаз. Охренели ещё больше. Задним числом пожалели, что не стали закупаться в Бодайбо. Зато сразу перетёрли с хозяином насчёт дороги. Оказалось, можно проехать на машине до Хомолхо, а там оставить транспорт и около сорока километров пешком.
Утром выехали на два часа позже намеченного, потому что ждали свежего хлеба в пекарне. Обещали к шести, но ночью отключили электричество, поэтому выпечка поспела лишь к восьми. Попробовав свежую корочку, единогласно решили, что ждать стоило. Хлеб оказался вкуснейший, не зря его так хвалили местные.
Переправились на пароме «Свирепый» через золотую речку Жую и к обеду добрались до не менее золотой речки Хомолхо. Отсюда дорога уходила в сторону от нужного направления, поэтому дальше предстояло пешком. Собственно, здесь и начался судьбоносный поход, который принёс такие перемены в моей жизни.
Первым делом переправились через Хомолхо. Речка оказалась довольно тёплой, поэтому рюкзаки, одежду и главное двенадцатизарядную Сайгу упихали в герметичные мешки, и спокойно перешли по пояс вброд. Заодно искупались. Правда, пауты радостно приветствовали нежданных гостей, поэтому от воды поспешили отойти подальше. Но в лесу их сменил вездесущий гнус. Кто бывал в тайге, тот знает, что хуже этой пакости нет. Всякие пшикалки от нечисти помогали ненадолго, а после тучи мелкой мошки́ норовили самоубиться в носу или в горле. Особо зловредные проникали под плотно прилегающие воротники и манжеты и резвились там вволю, оставляя после себя целые дорожки зудящих укусов. Вскоре каждому досталось по шикарной блямбе на губе или глазу. У Макарыча перекосило рот, Лёха щеголял отёкшим веком. А меня, как особо вкусного, цапнули сразу везде, получился чуть-чуть несимметричный якут с губами-плюшками.