Все мировое время в струйке этойЯ вижу: череду веков за гранью,Что в зеркалах таит воспоминанье,И тех, что смыла колдовская Лета.
Огонь и дым, рассветы и закаты,Рим, Карфаген, могила на могиле,И Симон Маг, и те семь футов пыли,Что сакс норвежцу обещал когда-то, —
Все промелькнет и струйкой неустаннойБесчисленных песчинок поглотится,И – времени случайная частица —Как время, зыбкий, я за ними кану.
Шахматы
I
В глухом углу до самого рассветаСидят два игрока, забыв про сон.И каждый лишь доской заворожен,Где борются неистово два цвета.
Неистовость таинственная этаЕсть формы порожденье: резок слон,Ладья огромна, ферзь вооружен,А пешка грозным воином одета.
Но коли игроки и встанут с местИ время их пожрет, точнее – съест,Ничто прервать не сможет ритуала.
Однажды воспылал Восток войной,И ныне поле битвы – шар земной.И нет конца игре, лишь есть начало.
II
Коварна пешка, слаб король, жестокВсевластный ферзь – и все готовы к бою,Что ищут и ведут между собоюНа черно-белом полотне дорог.
Не ведают они, что лишь игрокВладеет безраздельно их судьбоюИ подчиняет властною рукоюИх волю и отмеренный им срок.
А равно сам игрок зажат в тиски(Как говорил Омар) другой доски:Где ночь черна, а день блистает светом.
Игрок играет, Бог играет им.Но кто стоит над Господом самимИ над его божественным сюжетом?
Зеркала
Я, всех зеркал бежавший от рожденья:И ясной амальгамы, за которой —Начала и концы того простора,Где обитают только отраженья;
И призрачной воды, настолько схожейС глубокой синевою небосклона,То птицей на лету пересеченной,То зарябившей от внезапной дрожи;
И лака, чья поверхность неживаяТуманится то мрамором, то розой,Которые истаивают грезой,По молчаливой глади проплывая, —
За столько лет словами и деламиНемало утрудивший мир подлунный,Готов спросить, какой игрой фортуныВнушен мне ужас перед зеркалами?
Металл ли беглым отсветом змеитсяИли каоба в сумраке багряномСтирает притаившимся туманомОбличье сновиденья и сновидца, —
Они повсюду, ставшие судьбоюОрудия старинного заклятья —Плодить подобья, словно акт зачатья,Всегда на страже и везде с тобою.
Приумножая мир и продлевая,Манят головоломной паутиной;Бывает, вечерами их глубиныТуманит вздохом тень, еще живая.
Они – повсюду. Их зрачок бессменныйИ в спальню пробирается, мешаяБыть одному. Здесь кто-то есть – чужаяТень со своею затаенной сценой.
Вмещает все зеркальный мир глубокий,Но ничего не помнят те глубины,Где мы читаем – странные раввины! —Наоборот написанные строки.
Король на вечер, лицемерный Клавдий,Не думал, что и сам лишь сновиденье,Пока не увидал себя на сцене,Где мим без слов сказал ему о правде.
Зеркал и снов у нас в распоряженьеНе счесть, и каждый день в своей банальнойКанве таит иной и нереальныйМир, что сплетают наши отраженья.
Бог с тайным умыслом (я понял это)Свои неуловимые строеньяВоздвиг для нас из тьмы и сновиденья,Недостижимого стекла и света.
Бог создал сны дарящую во мракеНочь и зеркал немые отраженья,Давая нам понять, что мы – лишь тени.Лишь прах и тлен. Отсюда – наши страхи.
Эльвира де Альвеар
Она владела всем, но постепенновсе потеряла. Мы ее узрелив доспехах красоты. Сперва заряи ясный полдень со своей вершиныоткрыли ей прекраснейшие царстваземные. Вечер эти краски стер.Благоволение светил (сплетеньебессчетных и незыблемых причин)дало ей денег, властных над пространством,как сказочный ковер, привычку путатьжеланье с обладаньем, дар стиха,что обращает подлинные мукив далекий ропот, музыку и символ;ей страсть была дана, кипенье крови,пролитой под Итусайнго́, и тяжестьвенков лавро́вых, радость потерятьсяв реке времен (река и лабиринт)и в угасанье красок предвечерних.Она всего лишилась. Лишь одноосталось с ней: высокая учтивостьее вела до завершенья дня,уже за гранью бреда и заката,почти по-ангельски. Лицо Эльвирымне навсегда запомнится улыбкой,так было в первый и в последний раз.