За столько лет ни пулям не дался я, ни пикам.«Кирога!» – эти звуки железо в дрожь бросали.И мне расстаться с жизнью на этом взгорье диком?Как может сгинуть ветер? Как могут сгинуть сабли?
Но у Барранка-Яко не знали милосердья,когда ножи вгоняли февральским ясным полднем.Подкрался риоханец на всех одною смертьюи роковым ударом о Росасе напомнил.
И рослый, мертвый, вечный, уже потусторонний,покинул мир Факундо, чтобы гореть в геенне,где рваные солдаты и призрачные конисомкнулись верным строем при виде грозной тени.
Превосходство невозмутимости
Слепящие буквы бомбят темноту, как диковинные метеоры.Гигантский неведомый город торжествует над полем.Уверясь в жизни и смерти, присматриваюсь к честолюбцам и пробую их понять.Их день – это алчность брошенного аркана.Их ночь – это дрема бешеной стали, готовой тотчас ударить.Они толкуют о братстве.Мое братство в том, что мы голоса одной на всех нищеты.Они толкуют о родине.Моя родина – это сердцебиенье гитары, портреты, старая сабляи простая молитва вечернего ивняка.Годы меня коротают.Тихий как тень, прохожу сквозь давку неутолимой спеси.Их единицы, стяжавших завтрашний день.А мне имя – некий и всякий.Их строки – ходатайство о восхищенье прочих.А я молю, чтоб строка не была в разладе со мной.Молю не о вечных красотах – о верности духу, и только.О строке, подтвержденной дорогами и сиротством.Сытый досужими клятвами, иду по обочине жизнинеспешно, как путник издалека, не надеющийся дойти.
Монтевидео
Вечер душе, как уставшему – путь под уклон.Ночь осенила крылом твои плоские крыши.Ты – наш прежний Буэнос-Айрес, который все дальше с годами.Твои камни пушатся нежностью, как травой.Близкий и праздничный, словно звезда в заливе,потайными дверцами улиц ты уводишь в былое.Светоч, несущий утро, над тусклой гладью залива,зори благословляют тебя перед тем, как зажечь мои окна.Город звучный, как строка.Улицы уютные, как дворик.
Листок, найденный в книге Джозефа Конрада
Там, где простор искрится, бессменным летом брезжа,день исчезает, мрея и растворяясь в блеске.День вас находит щелкой в соломе занавески,равнинною горячкой и жаром побережья.
И только ночь бездонна и чашей, полной теми,стоит, открыв дороги, манящие в безвестье,где люди в томных лодках взирают на созвездьяи огоньком сигары отмеривают время.
Узор в далеком небе душистым дымом скраден.Окрестность безымянна, прошедшее стирая.Мир – это лишь скопленье размытых, нежных пятен.Любой поток здесь – райский, и всякий – житель рая.
День плавания
Море – несоразмерный клинок и полнота нищеты.Вспышка переводима в гнев, родник – во время, а подземные воды – в приятие очевидного.Море – одинокий слепец.Море – древний язык, не разгаданный мной.В его глубинах заря – простая стена, беленая, глинобитная.С его границ дымным облаком поднимается ясный день.Непроницаемо, как резной камень,море способно выстоять перед многими днями.Каждый вечер – пристань.Взгляд, исхлестанный морем, уходит в небо:в последнее нежное побережье, синюю глину вечеров.Сладкая близость заката над хмурым морем!Облака будто ярмарочные огни.Новый месяц зацепился за мачту.Этот самый месяц мы оставили под каменной аркой, а теперь его свет веселится в ивах.Мы с сестрой на палубе преломляем вечер, как хлеб.
Дакар
Дакар – на перекрестке солнца, пустыни и моря.Солнце скрывает от нас небосвод, песок подстерегает нас на пути, море – само злопамятство.Я видел вождя племени в одеянии, лазурь которого жарче полыхавшего неба.Мечеть – рядом с историком – сверкает чистым огнем молитвы.Полдень отодвигает хижины, солнце, словно воришка, карабкается по стенам.У Африки – собственная судьба в вечности: подвиги,идолы, царства, непроходимые джунгли, мечи.Я смог добраться – до сумерек и до селенья.
Обещание в открытом море
Родина, я не обрел твоей близости, но у меня твои звезды.
Глубь мироздания их изрекла, а теперь в благодати теряются мачты.
Звезды слетели с высоких карнизов, как стая испуганных голубей.
Звезды поднялись из патио, где водоем – звонница, перевернутая меж двух небес.
Звезды взвились из растущего сада, чей беспокойный шелест темными водами подступает к подножью стены.