— Вот, полюбуйтесь. — Профессор озлобленно пнул подвернувшийся под ноги мешок. — Живу, как…
Далее последовал такой чудовищный загиб, что я, ей-богу, покраснел. Где ж этот сухопарый книжный червь изучил столь виртуозные обороты? Не часто доводилось мне слышать такого мастера.
…Будка ГАЗ-66 была на треть заполнена мешками с тротиловыми шашками. Девять шашек в мешке, по четыре килограмма каждая. Грузовик медленно пробирался по подтопленному профилю, держа курс на ручей Хатат. Взрывчатка предназначалась для так называемого «отстрела индюка» — идентификационного взрыва, по которому калибровались сейсмостанции партии. В компании трех щетинистых бичей я покуривал, удобно расположившись на груде взрывчатых веществ.
Тротил не порох, огонь для него практически безопасен. Мы кемарили, грузовик плавно покачивался на ходу, мерно урчал мотором. Вдруг машина остановилась. Я открыл дверцу и выглянул из будки.
На профиле перед машиной стоял человек, по обличию походивший на нас как две капли воды. Тот же обтрепанный «костюм геолога», болотные сапоги и грязная белая панама-накомарник. Он улыбнулся и открыл рот…
…! — Прозвучали слова приветствия.
Далее в столь же выразительных оборотах последовала просьба подбросить километров на пять по профилю. Что ж, нам было по дороге.
Ввалившись в будку, он окинул бодрым взглядом наш неприятный груз и стал говорить. Боже, что это был за монолог! Поток ярчайших образов, изумительного юмора, отточенных сюжетов сопровождался потрясающей мимикой и удивительной жестикуляцией. Но и на пять процентов этот поток не состоял из общеупотребительной лексики. Это был театр фантастического мата. Конечно, в этих краях и при такой работе без крепких выражений не обойдешься, но обычно звучат они буднично и пошло. Здесь же нашему вниманию было предложено настоящее искусство, без преувеличения.
Полчаса мы катались по взрывчатке, изнемогая от хохота. Рассказ нашего нового знакомого содержал описание суровых будней взрывника, коим он сам и являлся, и был, по сути, развернутым комментарием к инструкции по проведению взрывработ, точнее, к той ее части, где говорится о технике безопасности. Наконец, когда мы уже почти задохнулись, он, постучав в стенку у кабины, остановил грузовик и закончил свое соло:
— Так вот, если… чтобы… висел на… детонаторы вместе с взрывчаткой не…
С этим напутствием он выскочил из будки.
— Знаем, знаем. — Степаныч слезы вытирал обеими руками. Смех еще булькал у него в горле. — У нас нет детонаторов!
— У вас-то нет! Зато у меня полная…
Наш юморист полез в карман штормовки и вытащил горсть гексагеновых «карандашей» с устрашающе торчащими усами контактов.
Есть такое понятие в театральном мире — катарсис. Мол, зритель, сопереживая сценическим героям, через эмоциональную встряску испытывает облегчение, душу очищает. Я вообще не театрал, но думаю, что такого эффекта, которого добился этот мерзавец, ни в одном, даже столичном театре не достигали никогда. Душа не то чтобы очистилась, она просто воспарила.
Как вам понравится — полчаса трястись от гомерического смеха и в последнюю секунду осознать, что трясся ты, сидя на гранате со вставленным запалом и выдернутым кольцом?
Несколько мгновений мы молча смотрели на удаляющуюся фигуру весельчака.
— С-с-сука… — наконец плачущим голосом начал Степаныч.
— Не надо. — Я успокаивающе тронул его за плечо. Черт, у самого губы деревянные. — У тебя все равно так не выйдет…
Выражения, которыми старый профессор подробно характеризовал образ жизни и род занятий Автандила и Ашота (один из них, я только не понял кто, был близким другом его тридцатипятилетней дочери), живо напомнили тот впечатляющий таежный концерт. Может, и сюрприз взрывоопасный у старика в загашнике лежит?
Пока ученый муж остывал и речь его входила в цивилизованное русло, я, сочувственно поддакивая, рассматривал кабинет. Мебель тяжелая, массивная, академическая, люстра бронзовая, патиной подернутая, старинная наверняка, больше ничего примечательного. Одни книги, ни шкур, ни ружей, не сравнить с Шульцевой берлогой. Ну вроде успокоился старик, пора к делу.
— Восточные Саяны? Географический центр Азии… Да, да, Герман мне говорил. А что вас, сударь, собственно, интересует?
— История золотых приисков на Бирюсе.
— О! Действительно, очень занимательная тема. Вообще, история золота поразительно интересна! Металл Мефистофеля! Какие люди, какие судьбы! Да, кстати, Бирюсинские прииски — поистине чертово логово.
— В самом деле?
— А вот послушайте. Родились в России в конце восемнадцатого столетия два человека. Почти ровесники. Один в семье уральского рабочего с Демидовских заводов, полураба. Второй в семье состоятельного священника, с приходом в Красноярске. Первый рос как репей, шпана по-нынешнему, второму родители образование дали самое лучшее, какое только в те времена можно было получить. Оба поднялись, смогли дело свое открыть. Первый фабрики завел в Златоусте, подряды для армии царевой брал, второй по торговой части развернулся, в гильдию вышел купеческую.