Загнав в стволы дробовика пулевые патроны, я вломился в кусты. Через несколько шагов обернулся. За мной никто не пошел. Я взвел курки старой тулки и двинулся по следу.
Метров сто — сто пятьдесят я шел среди кустов, где дистанция обзора не превышала нескольких шагов. Крови на снегу становилось все больше, скорее всего пуля порвала крупный сосуд. Наконец кустарник стал редеть, передо мной открылась большая круглая поляна. След пересекал ее и исчезал за завалом, который загораживал вход в узкий распадок. Раздвинув стволом ружья крайние кусты, я собрался было выйти на открытое пространство, но что-то удержало меня, заставило остановиться.
Странное ощущение испытал я в этот миг. Вероятно, такое чувство редко посещает человека, еще реже им осознается, ибо в таких ситуациях приходит, когда времени на его осмысление, как правило, нет. Ни на страх, ни на азарт, ни на что другое это не похоже. В такой момент как бы видишь все происходящее со стороны, и не только то, что совершается сейчас, а и то, что должно вот-вот произойти. Этот миг своеобразного просветления наполняет душу особой музыкой, ангел-хранитель берет ее в свои ладони, и тот, кто пережил подобный миг, не забывает о нем уже никогда и даже неосознанно будет искать и пытаться создавать события, в которых снова сможет испытать это странное переживание.
Так опьяняет наркотик риска, так создается истинный смысл и ценность любого приключения. И, глотнув его хоть раз, невозможно забыть этот вкус, и жизнь станет слишком пресной до следующего глотка.
Я не вышел на поляну, а обошел ее по краю и поднялся на борт сопки. Опыта такой охоты я не имел совершенно, именно пойманная за хвост судьба вела. Сверху моему взгляду открылась впечатляющая картина.
Зверь лежал, притаившись за завалом, развернувшись мордой к собственным следам. Он приготовился к прыжку, прижал уши, подобрался, спина его слегка колебалась, волна возбуждения пробежала по роскошной темно-бурой шкуре.
Я поднял ружье, поймал на планку вздрагивающие лопатки зверя. То ли ветка хрустнула под ногой, то ли ветерок от меня потянул — медведь повернул голову в мою сторону. Маленькие, глубоко посаженные глазки подернулись тоской. С коротким интервалом, почти дуплетом, я нажал оба спуска. Зверь вздрогнул и уронил тяжелую морду в снег. Маленькие уши встали торчком. Все было кончено…
Многому в человеке трудно найти рациональное объяснение.
Впоследствии я часто задавал себе вопрос, что же так упорно заставляло меня стремиться в Саяны? В чем же была истинная причина всех этих в общем-то трагических событий? И на что способен любой человек, если бы абсолютно точно знал, что же ему надо от жизни?
Глава 10
СВИДЕТЕЛЬ И ЕГО РОЛЬ
После того как мы со Степанычем так тепло поговорили, я уже было совсем расслабился — все, мол, решен вопрос с персоналом. Вся команда настроена должным образом, и никаких существенных препятствий для вояжа на ближайшем горизонте не просматривается. Охватила меня по этому случаю полная эйфория, и собрался я уже своим компаньонам небольшой банкет в «Белых ночах» предложить. В ознаменование достижения полного и окончательного согласия. Но неожиданный поворот событий чуть было напрочь не уничтожил все наши радужные планы.
Я уже мысленно был в Саянах и постоянно прокручивал в воображении возможные эпизоды маршрута, когда поздний вечерний звонок в дверь прервал эти увлекательные игры ума. Машинально я взглянул на часы. Без четверти одиннадцать! Кто же это мог быть? Очевидно, визит пенсионеров, бывших заслуженных обитателей района Плющихи, гуртом заселенных в окраинную новостройку.
Надо сказать, что шестнадцатиэтажная башня в Лианозово, служившая мне пристанищем последние три года, обладала редкими по силе и широчайшими по спектру акустическими возможностями. Особенно ярко они проявлялись, когда кто-нибудь имел неосторожность швырнуть в мусоропровод этаже этак на четырнадцатом бутылку из-под шампанского. Нарастающий пронзительный вой, завершающийся басовитым грохотом — такова была звуковая картина, сопровождающая это подлое действие и вызывающая в раздраженном мозгу мучительное представление об авиационном фугасе. А дикие гневные вопли комсомольцев двадцатых годов, густо населяющих соседние клетушки, свидетельствовали о многочисленных жертвах подобной атаки.
Особенно лихо пользовался музыкальными свойствами строения дородный татарин Рашид Ухватуллин, популярный мясник из соседнего гастронома, имевший обыкновение брать часть работы на дом, где он принимал вечернюю клиентуру. Туши новозеландских баранов разделывались этим потомком Батыя на лестничной площадке первого этажа ежевечерне, в святой для старых большевиков час — когда транслировалась программа «Время». В любой квартире нашей акустической трубы бодрые отчеты о трудовых успехах производственных коллективов сопровождались глухими ударами широкого мясницкого топора и палаческим кряканьем и уханьем наглого мусульманина.