Допив из кринки молоко, утерев платком рот и бороду, Матвеич, строго глянув на Анюту, ответил:
— Вот через те лавки-то и есть не богоугодный его промысел…
В это время в дом вошла тетка Полина, и Матвеич, не договорив, встал из-за стола.
— Спасибо, хозяйка, пора мне.
— Да куда ж ты, поговорить-то не успели!
— Не серчай, тороплюсь я, другим разом поговорим.
— Прими от души мои подарки, Матвеич, да с добрыми людьми ими поделись. — Тетка Полина выложила из мешка десяток пар вязаных чулок, ушла в кутью и вынесла голову сахара.
— То с собачьей шерсти? — понюхав чулок, спросил Матвеич.
— С нее, на крапивной нитке, сносу им нету. Никакой мороз не страшен, надевай, хоть без бахол по снегу гуляй, — улыбнувшись, ответила тетка.
— Спасибо, здоровья тебе… — хрипел Матвеич, убирая подарки в свой мешок.
Уже на пороге, обернувшись, посмотрел на Анюту и прохрипел:
— Прощевай, девонька, не кручинься, не просто, однако, все сложится…
— Это он про что? — озадаченно спросила тетку Анюта, когда дверь за мужиком закрылась.
— Дак не знаю, про чё вы тут говорили.
— Да ни про что и не говорили, так. Он про отца моего сказал, что не богоугодным промыслом, дескать, он занимается, а боле ни про что и разговора не было.
— Не бери в думку слова его, не надо и понимать, про что он. Таежный человек, один живет уж годов двадцать, много странного в нем. Иной раз сидит, слушает мои бабьи россказни про дела деревенские да и вставит словечко-другое. Я только в удивленьи и замру — как будто про все это знает давно, и как было, знает, и как будет, знает, во как! А пройдет время, и сама вижу, что он сказал, так и вышло.
— Почему он на отца моего так?
— Да, верно, из-за табака да спирта, что через ваши лавки в народ идут. Старой веры он, сильно не любит, зельем сатанинским считает табак да спирт. Говорил мне, что до сатанинского сына, так он царя нашего, Петра Великого, обзывает, — с опаской глянув на иконы и перейдя на шепот, продолжала тетка, — за курение табака головы на Руси секли, а Петр тот запрет отменил, сам табак курить стал и всю Россию в это вверг.
— Царя Петра?..
— Он сто лет назад правил.
— Выходит, уже целый век прошел. А отец-то мой при чем, коль сам царь разрешил?
— Так это зелье само по себе в наши края не придет, твой отец его и привозит — значит, при чем. И спирт тоже. В ранешные года такого не было, ну, погуляли мужики на свадьбе иль какой другой праздник — и на том конец. В промысел, в работу шли, а теперь вон их сколько в кабаках не просыхают, в долги входят, да все, что в тайге добыто, туда и уходит. Беда от этих кабаков, ой беда, так что прав Матвеич, не богоугодное это дело, не богоугодное…
— Федя мой не пьет, вот только дымит с парнями, как все.
— Вот, вот — как все, и в кабак пойдет.
— Не пойдет.
— Отчего не пойдет?
— Отец звал его к себе, в кабаке работать — наотрез отказался. Оттого и не люб он отцу.
— Ишь ты, вот так вот и отказался от теплого места? Молодец, однако, твой Федька.
— Правда?
— Правда, правда, молодец.
Анюта с благодарностью посмотрела на тетку и опустила глаза.
— Так, хватит тоску нагонять, вон соседские ребятишки по бруснику наладились, спрашивали, пойдешь ли с ними.
— Конечно, — встрепенулась Анюта. — Сижу как клуша который день.
— Там, в сундуке, одежку возьми. Да штаны под юбку надень, мошки полно, зажрут.
Ранним утром, еще по росе, Анюта в окружении подростков уже шла по еле заметной тропе, углубляясь в тайгу. Ребята — двое мальчишек семи-восьми лет и три девчонки чуть постарше — с любопытством расспрашивали Анюту. Откуда да чья она, чем в ее краях люди живут. В их глазах она была приезжая, издалека, а потому окружена тайной. Анюта шутила. То и дело вековая тайга, принявшая их, отвечала эхом на звонкий смех ребят. Две лайки, сопровождавшие компанию, с сожалением и укором оглядывались на детей — непутевые, всю дичь распугают! Окончательно убедившись в том, что охоты не будет, собаки прибавили ходу и скрылись впереди по тропе. Тропа вилась меж выступавших скалистых обломков вдоль берега небольшой речушки, то поднимаясь по склону сопки, то спускаясь к самой воде, в которой, хорошо видимые, косяки крупных хариусов лениво отходили с мелководья в тень глубины. Эх, вздыхали ребята, лучше бы уды взяли! Да куда там, время ягодное, надо ягоду брать — без брусники как без хлеба в сибирском селе. Она всю зиму мерзлой свежестью своей стол украшать будет, в капустку пойдет, с мясом, а кисель из нее какой!