— Хорошо. Надо удумать, как им Матану сосватать, чтоб подвоха не учуяли, а как там дальше, посмотрим.
«Ну-ну, посмотрим», — подумал Косых и сказал:
— Так я пойду к Матане. Потолкую с ним.
— Тебе нельзя, я сам с ним поговорю, пошли за ним Ваську Потапова, пусть скажет, чтоб пришел к полуночи. Ты покудова глаза не мозоль, проверь дальние покосы и через три-четыре дня жди в зимовье на Шааргане. Мы их туда и приведем. Наливай.
Водка забулькала в стаканах, проливаясь на стол. Не замечал раньше Никифоров, не было такого, чтоб у Косых рука дрогнула!
«Сдает Иван, сдает», — подумал он и, досадно крякнув, поднял стакан.
— Ладно, не серчай! Прав ты, повязаны мы с тобой и ничто нас не разорвет. Потому как мы сами кого хошь порвем! Так, Иван?
Косых сверкнул своим глазом:
— Так, Авдеич!
— Ну, тогда давай, за нашу дружбу!
Никогда Косых не слышал от Никифорова такого слова, не по пьянке, от трезвого!
— Давай, Авдеич! — с чувством поддержал Косых, всматриваясь своим единственным оком в глаза Никифорову.
Выпить выпил, а не поверил! Какое-то подозрение вкралось в его сердце и свербило. Выпили еще, и еще, и простились.
«Что-то не так! — стучало в его голове, пока он шел до своего дома. — Что-то не так!»
Но водка, растекшись по крови, ударила в голову, затуманила и заглушила эту мысль.
— Васька, ты где? — крикнул Косых, войдя в свой двор.
— Здеся, — ответил высокий парень, выйдя из сенника.
— Добеги до Матаны, его Никифоров седни, как стемнеет, видеть хочет, понял?
— Отчего не понять, понял.
— Тогда сполняй и смотри, чтоб до чужих ушей то не дошло, да ишо коня мне подготовь, рано уеду.
В это же время в комнате Спиринского Пахтин и Белоцветов, удобно расположившись за столом, играли в покер. Играли по-малому, для виду, главным был разговор.
— Как думаете, Яков, клюнут они?
— Думаю, уже чешут затылки. Служка из трактира метнулся, мы только из-за стола встали!
— Думается мне, проще надо было. Брать этого Косых, в кандалы и в пытошную. Там бы язык-то его развязали, куда бы делся.
— Нет, сотник, один только пыж, казачком твоим на дороге подобранный, дело не решит. Да и нам от того какая польза? Ну, вздернут этого убивца, и что с того?
— Дак это, пацана от каторги убережем.
— И все?
— А чего еще-то надо?
— Эх, сотник, ты ж знаешь, кто за Косых стоит!
— Ну и что?
— Дак он-то останется и не простит, мстить будет.
— Думаете, не выдаст Косых хозяина? — размышлял вслух Пахтин.
— Нет, господа, этот не выдаст, на дыбу пойдет, а пс выдаст. Я таких видывал, такие своих не сдают, — чаметил Белоцветов.
Яков Спиринский, раскурив трубку и пустив в по-юлок облако ароматного дыма, взял в руки карты и многозначительно произнес:
— Косых шестерка, а нам туза надо к рукам прибрать, именно он здесь правит всеми делами, именно ему стекается выносимый золотой песок с северной тайги. Мешать он нам будет в делах, потому сам Бог велел его на чистую воду вывести, тем паче повод есть — руки у него в крови.
— Правильно говоришь, Яков, потому действовать будем по плану моему.
Белоцветов встал, прошелся по скрипящим половицам.
— Заманим противника под перекрестный огонь, выждем и ударим.
— Ты, господин поручик, прямо как в сражении! — хохотнул Пахтин.
— А оно и есть сражение. Не мы их, так они нас! Гы думаешь, они с нами теперь в бирюльки играть будут? Они теперь страшиться нас будут, а потому ненавидеть и смерти нашей желать. Мы правду про них шаем, а это никому не нравится. А уж все остальное сантименты. Война есть война.
— Хорошо, господа, так в чем наши действия теперь?
— Ждать будем, что Никифоров сделает. Ему сейчас пс до сна, поверьте, он-то в отношении Косых не так уверен, рисковать своей шкурой не станет. Завтра же надо Косых к нам пригласить, побеседовать с ним и отпустить восвояси, тогда Никифоров за голову схватится!
— О чем?
— Как о чем? Почему его отпустили!
— Да это ясно, побеседовать с Косых о чем?
— О чем, не важно… — Белоцветов потер лоб и задумался. — Да хоть о том, чтоб людишек нам подыскивал для партии разведочной.
— Хорошо, на том и порешим. — Пахтин встал, раскланялся и вышел.
Еще не пропели первые петухи, как наладился Косых в тайгу. Конь в седле, мешок с харчами собран и к седлу приторочен. В поводу, по-тихому, вел коня до околицы, озираясь по сторонам, как будто чуя опасность. Дошел, открыл проезд. Не успел в седло вспрыгнуть, из темноты окликнули: