— Чё?
— Ты чё, глухой, поклон ему мой передай, понял?!
— Понял, батя.
— Все, езжай не медля.
— Может, утром?
— Нет, сейчас езжай.
Василь вскочил на коня и, тронув поводья, попрощался:
— Ну, тогда я поехал, пока, бать.
— Эй, мужики, чем это от котла тянет, никак ушица? — Степан вытащил из сумы бутыль с водкой, что отдал ему Косых, и сунул в телегу с сеном, где спал Глотов.
— Она самая, Степан, присоединяйся.
— Вот и хорошо.
— Эй, мужики, дайте юшки, а то помру, ей-богу! — раздался слабый голос из телеги.
— Во, вроде ожил, налейте ему, а то и впрямь помрет.
— Ой, не надо-о-о-о!
— Чего не надо?
— Водки не надо!
Надрывный голос, едва ли чуть не плач, из телеги потонул в общем хохоте.
— Кто ж тебе ее даст! Ты свое выпил! Ухи-то налить?
— Вот-вот, юшки… жиденькой…
Похлебав наваристой ухи, Степан поехал к начальству. Хорошо, хоть было чего сказать — мастер очнулся и целую миску ухи съел, значит, жить будет!
— Ну что, Фрол, веришь теперь?
— Да, правда твоя. — Фрол встал. — Семен там тревожится, поди, куда мы делись. Как бы в поиск не кинулся, разминемся.
— Лошади готовы. Только придется задами деревню объехать, мне, сам понимашь, ни к чему здесь рожу казать.
— Поехали.
Фрол и Косых ельником, по берегу Рыбной, обошли деревню и переправились на тот берег. Пришлось вымочиться, глубоко переходили, угораздило Матани-на как раз напротив переправы свой лагерь поставить. Ни пройти, ни проехать незамеченным, хоть уже и стемнело.
Семен их встретил вопросом:
— Где провалились? Я уж не знал, чё и думать.
— Ага, подумал, поди, что кончил я твоего дружка? — ощерился Косых.
— Жила у тебя тонка, таких как Фрол кончать! — зло ответил Семен.
— Тихо ты, не шуми. Задержка вышла, сам видел, экспедиция сюда пожаловала. А ведет ее Степан Мазана, подручный Никифорова. Вот он и предложил с ним встретиться. Обговорить дело. Все, Семен, подтвердилось, сам разговор слышал. Потому и задержались.
— Да видел я, как они на берег спускались. Схорониться пришлось. И Матану видел. На нем крови старательской не меньше, чем на этом, — кивнул Семен на Косых.
Тот удивленно на него посмотрел. Семен заметил этот взгляд и спросил:
— А то ты не знаешь, вместе же разбойничали?
— Что знаю, то мое, за то отвечу.
— Моих товарищей Матана вырезал, после нашей с тобой встречи в Кулаковой деревне.
— Врешь ты, не догнал он тогда вас.
— Догнал и повязал со своими людьми. Токо я ушел ночью, а потом туда вернулся. Всем моим горло перерезали люди его. Вот так было.
— Не знал того… не знал…
— Выходит, промеж вас не все чисто было, поди, золотишком он с вами не поделился тот раз.
— А у вас тогда было? Вы ж только заходили.
— А ты у него спроси при случае, куда он его дел.
«От сука!» — подумал Косых и ответил:
— Мне теперь незачем спрос учинять, а тогда нам про то он не сказал. Теперь, когда схватимся, он вас зубами рвать будет, коль то, что ты сказал, правда…
— Да, весело… — подытожил разговор Фрол. — Мне он сразу не понравился. Закрытый, тяжелый мужик.
— Матана сам себе на уме завсегда был, но слово его кремень, чё пообещал, сполнит в точности..
— Ну, нам ночевать здесь не с руки, так что едем, пока луна светит. Семен, отдай ему коня, пускай на своем едет.
— Пусть едет, только ружьишко его я себе возьму.
Луна в ту ночь была яркой, небо безоблачным, ехали быстро и часа через три были уже на белых камнях.
Тут и остановились у одного из шалашей. Здесь время от времени кто-нибудь известь готовил. Прямо на поверхность выходили ее пласты. Расквашенная дождевой водой, белой пеной покрывала она скальные выступы. Издали, под светом луны, как будто снегом подернуты.
«Красиво-то как», — думалось Фролу. Разгоревшийся костер погрузил все окружающее в темноту. Много ли надо уставшему путнику: седло под голову, лапника охапку под себя да костер, чтоб душу согревал. Так и улеглись. Спать по очереди сговорились. Косых караулить все одно надо было, Семен настоял.
И был прав. Тот не спал, хотя делал вид, что спит. Он не был связан, но и не был свободен. Он не был свободен уже сутки и за это время многое понял. Он понял, что попал в капкан, самому же себе и расставленный. Понял, что стал не нужен тому, кому служил преданно, как собака, всю жизнь. По чьей воле убивал. Теперь же, когда вот он, рядом, тот, кто хочет спросить его за жизни им отнятые, ему не его, защищая свою жизнь, убить хочется. Нет. Ему хочется за горло взять Никифорова, и не просто взять, а заглянуть в его черную душу и вытряхнуть ее из него. Но он сделает это сам. Ему помощники ни к чему. Эти двое, дурни, поверили ему. Ну, почти поверили. Семен, собака, глаз не смыкат, а невдомек им, что живы они, пока еще ему нужны. Там, в зимовье, не смог он топор в руки взять, ноги связанные затекли и не слушались, а то еще там бы порешил он их. Потом прикинул, Никифоров не дурак, не один будет, тот же Матана с ним. Вот тут-то они и сгодятся до поры, а там посмотрим. Нужны они ему пока! Нужны! И Матана вовремя подвернулся, теперь Фрол для Матаны враг, потому как с ним, а Магана для Семена, как выяснилось, должник и кровник! Во как оно завернулось! Поглядим еще, кто в землю рылом раньше уткнется. Поглядим! Эх, дурни, могли бы спать спокойно, зарезать их он уж давно мог, нож со стойбища в рукаве. Какие с них сторожа!