— Эй, Славята, — хлопнул Вертодуб по плечу спящего паренька, — подъем!
Славята с трудом разлепил глаза, взглянул на нависшего над ним богатыря и от страха чуть не упал с кровати.
— Вставай, — рассмеялся Вертодуб, — чего пугаешься?
— Доброе утро, — пробормотал Славята, мало-помалу припоминая, каким образом он здесь очутился, — а что, уже в дорогу пора?
— Почти, — кивнул стрелок, — позавтракаем только, и сразу в путь. Ой!
Андрей отпрыгнул в сторону, чтобы не наступить на царевну, которую сразу и не заметил. Зелинега спала неспокойно, металась из стороны в сторону, и даже приход трех добрых молодцев не смог нарушить ее сна.
— Ты что же, в ее опочивальне спал? — возмутился стрелок.
— Я… не помню, — признался Славята, с удивлением смотря на спящую царевну, — я даже не помню, как здесь оказался.
— А почему она на полу? — подступил Андрей к нему вплотную. — Сказывай!
— Не знаю я! — испуганно воскликнул парень, прижимаясь к стенке.
Стрелок уже хотел вытащить его из кровати и объяснить доходчиво, как надобно обходиться с царственными особами, но тут на помощь к Славяте пришел Вертодуб.
— Чего вы, мужики, как дети малые?
— А он в царевниной светлице спать удумал! — пожаловался Андрей, ревниво посматривая на Зелинегу.
— А тебе-то что?
— Негоже так…
— Негоже, что девка на полу лежит, — рассудительно молвил Вертодуб. — Это нам, мужикам, хоть на печи, хоть под деревом спать — все едино, а девицы, они хрупкие да неженные. Тем более царевны! Давайте-ка ее с пола подымем да на кровать уложим. Славята, кыш отсюда!
Славята мигом соскочил с постели и спрятался за спину Вертодуба, опасливо поглядывая на Андрея. Но стрелок уже и думать о нем забыл, жадно взирая на царевну.
— Я сам ее положу, — быстро сказал Андрей и, прежде чем кто-то успел возразить, метнулся к Зелинеге и подхватил ее на руки. Оказалась царевна невесомой, будто бы и вовсе не было ее под длинной рубахой, но стрелок чувствовал ее тепло, слышал, как размеренно бьется сердце. В какой-то момент он прижал ее к себе крепко-накрепко, потом вдруг испугался, как бы совсем не раздавить, и осторожно положил на кровать. Затем стрелок осторожно укрыл Зелинегу одеялом и вздохнул — до того была царевна хороша, что так бы стоял и смотрел хоть до завтрева!
Но жестокий Вертодуб не дал Андрею вдосталь налюбоваться прекрасной Зелинегой.
— Пойдем, — нетерпеливо позвал он, — дорога дальняя, еще с царем посоветоваться надо.
— Иду, — вздохнул стрелок, бросил последний взгляд на царевну и с сожалением вышел из ее опочивальни.
Царь Еремир стоял посреди горницы и выслушивал донесение от Звенигора. А тот уже успел обежать весь остров и докладывал царю, что все воины в сборе и готовы по первому приказу отправиться в бой.
— Это хорошо, — покивал Еремир, — это очень даже хорошо. Ты поди пока, дружок, погуляй чуток, а мы тут с ребятушками потолкуем маленько.
— Слушаюсь, государь, — поклонился Звенигор и вышел из горницы.
Несколько минут царь молча смотрел на вошедших молодцев, словно бы обдумывая что-то. Наконец он проговорил:
— Ну что, ребятушки, вот все и готово. Воины мои, все как есть, под копье встали, теперь дело за вами. Ступайте да разведайте, что да как, а нас на закате поджидайте. Только вишь, какое дело: армия моя в бой хоть сейчас идти готова, а только без нужного знака и с места не сдвинется. Вы, сынки, вот что сделайте…
С этими словами Еремир достал из-за пазухи крохотную птичку, вроде бы ласточку, да только белую как снег.
— Это Белка.
Андрей изумился:
— Почему белка?!
— Потому что ласточка, — с неменьшим удивлением ответствовал царь, — а что?
— Ласточка, — кивнул стрелок, — только отчего же она белка-то?
— Так Белка и есть, — хмыкнул царь, — белая потому что.
— Я вижу, что белая! — взвыл Андрей. — Я не понимаю, почему ты, государь, говоришь, что это белка!
— Не понять мне тебя, сынок, — покачал головой Еремир, — Я ж тебе тол кую: это не белка, а ласточка. А то, что она Белка, — так это потому, что не черная…
Тут стрелок запутался окончательно и с ужасом уставился на бедную ласточку, которая сидела на руке у царя и весело поглядывала на окружающих темными своими глазенками.
— Давай-ка ее сюда, государь, — кивнул Витомысл. — Я вроде бы со зверями и птицами всегда ладил, а черная ли она, белая — это все едино.