— Но люди? — зашевелил, наконец, губами Хрустов. — Нас мало, хоть мы и в тельняшках.
— Завтра прибывают семьдесят молодых парней, вам отдаю десять. И давайте, лепите щит, только чтобы надежный. — Он пожал руки Туровскому, Хрустову и пошел. За ним двинулись толстые люди.
Ошеломленный переменами Лева сел на доски и закурил. Про какую еще сестренку говорит начальник? Конечно, пошутил. Леха-пропеллер стукнул Хрустова по спине:
— Ну ты выдал… как пулемет! Молодец!
Хрустов опустил на лицо щиток сварщика и сидел, бессмысленно кривясь, несколько минут.
Борис пробурчал:
— Валеваху «кондратий» хватит, они наверняка ему обещали…
— А ничего! — хмыкнул Валерий. — Валеваха гремел, когда Светоград строили. А сейчас… сейчас он тормоз.
Все на него удивленно глянули — знали же, что Валерий и Андрей друзья не разлей вода. Значит, если уж Туровский так говорит, Валеваха точно заелся.
— А мы, — вдруг Лева вскинул щиток. — Мы пойдем на железную дорогу ловить молодежь, звать на ГЭС. Вот же, поэт Бойцов вернулся. Прочти стихи, Алеша.
Бойцов печально покачал головой.
— Я давно не писал… Настроения нет.
— Ничего! — радостно крикнул Хрустов. — Пойдем с милицейским рупором. Будем ходить возле поездов и агитировать. Кто-нибудь да останется.
Вдруг Алексей Бойцов безо всякой связи с предыдущими событиями рассказал:
— Был в Белоярах… смотрю — у подъезда под огромной сосулькой стоит женщина, я хотел отвести ее в сторону — отскочила, поскользнулась и упала. Коленку расшибла! «Хам! — кричит. — Дурак!» И в это время на то самое место, где она стояла, рухнула та самая сосулька. А женщина кричит: «Хам! грубиян!..» — И Алексей добавил загадочную фразу. — Так бывает иногда.
И странно, Лёве стало жаль этого доброго парня, который ведь и привез ему Таню. Единственный из всех в ночном вокзале он исполнил просьбу незнакомого человека.
— Ничего, Алеша… — Лёва хлопнул его по плечу. — Нашей дружбы еще будут искать.
— Ты так думаешь? — серьезно спросил Бойцов. — Это было бы хорошо.
— Ну, мы — сибиряки… — вздохнул Борис. — По Сибири мотаемся — понятно. А эти? С Кавказа один вчера приехал. Чего не сидится? Усё есть: яблоки, вино.
— Натворили чего-нибудь… нагрезили, — повторил любимое выражение Климова долговязый Серега.
— Пока не узяли за шиворот, — продолжал Борис, — пришли в комсомол: дайте путевки комсомольские… их бы милиция и так сюда. А они сами. Зато раньше вернутся.
— Ты чего такой злой?! — удивился Хрустов. — Это политически неграмотно. Что Сенека-то говорил?
— А що он ховорил? — безрадостно осведомился Борис. Подождал. — Вряд ли про блядей ховорил… Едут не работать — время пережидать. Вот увидишь — со своим пополнением намучаешься.
Туровский прижал кулаком нос к верхней губе, гундосо молвил:.
— Ну, не все уж такие…
— Ее там усе знают, — продолжал Борис, стряхивая с одежды опилки. — Пробу нехде ставить, а здесь она хоть за Хероя выйдет. Пойди узнай, що у нее у прошлом! Хороших-то мало присылают… больше тунеядок. Уон, у мраморном поселке живет одна. Бывшая любовь восточного дипломата. Москвичка, волосы каждый день разные. Люто, люто. Гордая! Только с начальником милиции разговаривает и директором комбината. А чтоб с простым рабочим…
И вдруг сверху свесился, раскатисто хохоча, Титов. Руководители возвращались обратно, прошли мимо, а этот заглянул.
— Это вы про москвичку? Мадлен зовут. А хотите — с ней побеседую?! — он подмигнул. — И вы ее не узнаете! С кем захотите — с тем и разговаривать будет! Ишь, белоручка! Масла машинного не терпит! На спор?!
Парни молчали. Все-таки начальство всегда смущает, когда вдруг обратится вот с таким чрезмерным добродушием, показной простотой. Титов продолжал что-то еще говорить, и все большая неловкость овладела бригадой, уже с полчаса стоявшей без работы под открытым люком, под ослепительным синим квадратом.
— Не надо! — твердо ответил Хрустов. — Ничего нам этого не надо!
— И правильно! — зарычал весело Титов. — Встанет здесь великая ГЭС! Будет новый город! Электроград! И его построим мы, сибиряки! Для многих Сибирь — трамплин обратно в Европу. Назад и выше!.. А нам тут быть. А на стене вон того барака — распоряжусь! — останутся фамилии всех строителей! Всех восьми тысяч! А красавицы, которые нас не любили… Что от них останется? Нейлоновые каблуки?!
Леха первым расслышал гул, выскочил наверх и спрыгнул назад:
— Бетон везут!..
Хрустов вскинул руки, уцепился было за край люка, но железные пальцы Титова остановили его, вцепились за ворот.