Валеваха, к ее удивлению и радости, тут же согласился. Он даже обнял Таню. Он все, конечно, понял, взял с собою троих парней, и они пошли. Увидев Валеваху, Хрустов выпрямился, высокомерно усмехнулся, готовый к любым оскорблениям. Но Валеваха спокойно сказал ему:
— Иди, Спиноза. Мой участок, исправлю.
Хрустов, словно не слыша его, продолжал долбить ломом, собирать осколки и пыль, шмыгая носом, чихая, как кот на свету. Таня грустно усмехнулась. Почему он не хочет уходить? Ломы звенели, попадая в арматуру, высекая красные искры.
— Ну, давай, давай! — погнал Валеваха Хрустова, толкая в спину.
Лева бросил уничижительный взгляд на Таню и побрел. За ним остальные.
И глядя, как они лезут по железной лесенке вверх, глядя на подошвы их сапог, Таня поняла, что любит его одного, Левушку, этого загнанного, смешного, может быть, немного легкомысленного парня, нелепого, с жидкой бородкой… Ничего, отрастет и большая! Она лезла вслед за ними к синему горячему небу, и думала о том, что все ее мысли о предопределенном одиночестве или других мужчинах — увертка души, намертво захваченной Хрустовым.
Поднявшись к щиту, Таня уяснила это в себе окончательно и как-то обмерла нутром, опустилась в сторонке на теплые доски, закапанные черным машинным маслом. Она сидела, глядя вниз, на кланяющиеся краны, на залитый ярким сизым светом котлован, на малиновые шары электросварки, похожие на цветущий татарник, сидела — и словно летела куда-то в сторону.
— Ты! Ну-ка отсюда! — крикнул Хрустов девушке. — И каску надень!
Таня удивленно вскинула влюбленные глаза.
— Выше же… нет ничего, — тихо ответила она.
— Инструкция выше нас! И все! Работать надо, Телегина! Трудиться!
Он отвел дергающийся взгляд. Таня поднялась, надела каску и медленно побрела к своему рабочему месту. «Выше же нет ничего, Левушка, — думала она, улыбаясь. — Только небо». Если бы он окликнул ее: «Таня!», она бы ему на шею бросилась…
Впрочем, в этот день Таня ничего толком и не делала — все валилось из рук. Ее поругивала Люда-хакаска. На Таню косились. Но она все равно была безропотно счастлива. «Будь что будет дальше!»
И даже вечером, в общежитии, когда Таня снова вспомнила о своей бедовой старшей сестре, подумала: «И у нее наладится… Встретимся, когда не стыдно будет, когда все звездочки в небе будут наши».
И даже ночью, услышав, как плачет Людка-курносая, она не огорчилась — все к лучшему, отболит у девчонки — найдет достойного друга.
И даже во сне увидев перевязанного бинтами с ног до головы Хрустова, она улыбалась: «Все твои раны заживлю».
И даже утром, заметив в проезжающем автобусе сидящих рядом Хрустова и Машу Узбекову, Таня сказала самой себе: «Это только кажется, что они рядом, они за тысячи километров друг от друга».
И даже подойдя — в который уж раз — к мрачной плотине, перегородившей Зинтат в горах, к ее огням в утреннем зеленоватом тумане, к туче ворон, Таня подумала: «А ледохода, может, и не будет? Растает на солнце да и испарится. Вот будет весело!»
Люди всегда пророчествовали, и счастливые, и несчастные. А бывало, и путали счастье с несчастьем, как подчас ледяная кружка может показаться рукам горячей…
БОЛЬНОЙ — ВАСИЛЬЕВ АЛЬБЕРТ АЛЕКС.
ДИАГНОЗ — АСТЕН. СИНДРОМ, КРАЙНЕЕ НЕРВ. ИСТОЩЕНИЕ.
ВЫДАН С 12 АПРЕЛЯ…
В БУХГАЛТЕРИЮ НЕ ПРЕДЪЯВЛЕН.
БОЛЬНОЙ — ВАСИЛЬЕВ АЛЬБЕРТ АЛЕКСЕЕВИЧ.
ДИАГНОЗ — ОСТР. СЕРД. НЕДОСТАТОЧНОСТЬ.
ВЫДАН С 21 АПРЕЛЯ…
В БУХГАЛТЕРИЮ НЕ ПРЕДЪЯВЛЕН.
Уважаемые марсиане и все прочие, кто захочет доподлинно узнать, как же спасли будущую ГЭС в Саянах от грозной опасности зимой 1978–1979 года от Р.Х. и какие при этом случились огромные разрушения и людские потери, — дочитайте последние семь глав. (Тоже мне, Лев Толстой!.. — Л.Х.)
Наступило 27 апреля. Здесь автор попытается писать сразу обо всех героях нашей летописи — подошел тот срок, когда судьбы тысяч людей сплелись более чем ощутимо. На работе и дома все словно жались друг к другу: ежечасно узнавая новости, мгновенно передавали по цепочке хоть малейшую радостную весть (Васильев что-то придумал! Москва нас поддержит! Заграница нам поможет, ха-ха! — вписано позже.) и затемняли подробностями пугающие слухи, иронически раздувая их, преувеличивая их грозность, делая малодостоверными…