Машина шла над самой водой, мутнозеленой, словно кипяшей. Давно ли здесь был гигантский овраг, правобережный котлован, и на дне копошились люди, в темных донных отверстиях сверкали газорезки, рабочие срезали железные утолки, нашлепки, всю торчащую над бетоном арматуру, а Васильев на летучках умолял не портить бетон, срезать тонкие прутья электросваркой, менее болезненно для бетона. Тогда близилось затопление котлована, а затем — и перекрытие Зинтата…
— Облако прыгает, — показала Вера на отражение облака в дергающейся бешеной воде.
«Облако». А тогда, чтобы спуститься с верхнего бьефа на нижний, к буровикам или парням из СГЭМа, к насосной, по деревянным и железным лесенкам, мимо фонтанчиков воды и пара, сквозь бесконечный Петергоф, нужно минут двадцать, а то и полчаса. Перед затоплением котлована устроили воскресник, самый обыкновенный, и в то же время — необыкновенный! Выносили из котлована, увозили железный сор, металлолом, в новом русле Зинтата не должно остаться ничего лишнего! Отдирали ломами опалубку… рубили деревянные столбы… подбирали рваные шланги… трубы… Бетонные стены насосной станции у правобережной подпорной стенки, вот здесь, под машиной, парни мазали расплавленным варом, обклеивали мешковиной и снова покрывали смолой — крепче будут в воде! И вот теперь все эти туннели — под водой, река заполнила новое свое русло до верхней кромки бетонных берегов, вода прорывается сюда через пять уцелевших за зиму донных отверстий, а макушка водосливной части едва возвышается над обезумевшей рекой — гребенка и столбы плотины. Надо сейчас же посмотреть, как по ТУ сторону. Обсудить, куда какие машины перегоняют, в сотый, тысячный раз проиграть партию этих гигантских шахмат, чтобы потом не было никаких неожиданностей…
И еще посмотреть, что делается в левобережном котловане. Он закрыт водораздельной бетонной стенкой, лишь торчат над ней поднятые стрелы кранов. Восходящий дым тут же срезается ветром…
Васильев бегло, почти равнодушно улыбнулся Вере и похлопал по плечу Диму:
— Отвезешь, куда ей надо, и жди меня тут.
Немедленно забыв о красивой девушке и своем шофере, вылез на ветер, напялил поглубже мохнатую кепку и побрел к плотине, высокий, худой, одинокий. Вера почувствовала себя уязвленной. «Что может шофер подумать?» Она открыла дверцу:
— Я пешком, — и тоже зашагала, но только под ветер, по серому пустынному берегу. Они с Васильевым расходились в разные стороны, вдоль одной клокочущей реки. Через несколько дней Васильев вспомнит о ней и пожалеет, что не сказал добрых слов за то, что оказалась рядом, когда он получил трагическую весть. А может быть, надо бы самому найти ее, извиниться, что так небрежно распростился… от этой девушки, как от снега, тянет свежестью и нравственным здоровьем…
Но они никогда больше не встретятся…
(Обгорели страницы — Р.С.)
…сидел в штабе. Он все-таки вернулся сюда, воспользовался приглашением Васильева. Хрустов, прознав про его сомнения от Марины, подошел при всех своих рабочих и громко заявил, что в эпоху, когда стройка окружена врагами и паникерами, он, Валера, просто обязан брать на свои плечи максимум отвественности, ибо пролетариат ему доверяет, не каждый мог бы месяц с лишним отказываться пойти на куда большую зарплату, да еще получить квартиру. Сама Марина нежно шепнула Валерию, что пусть будет так, как хочет Хрустов. Побледнев от уязвленной гордыни и ревности, Туровский скрипнул зубами, но смолчал. Однако главное произошло — они с Мариной договорились, если все обойдется на стройке, 9 мая, в день Победы, а вернее, 10-го (9-го выходной) пойти в ЗАГС… И еще — помня ее просьбу насчет усов, он с недавней поры принялся отращивать усики, несмотря на иронично-изумленные взгляды Васильева…
Все жили одним — ожиданием. А пока что ветер дребезжал на крыше штаба куском оторванного во время взрыва шифера. Время от времени слышались страшный треск и грохот за плотиной. Туровский подходил к окну и смотрел на высоченную каменную стену, словно мог видеть насквозь — как там льдины вскидываются вдали, словно быки в стаде, как рассыпаются вдребезги со звоном… «Скорей бы!»
В Ленинграде, в Ленгидпроекте, уже не раз испробовали на макетах «ледоход» — пропускали воду с обломками льда по «гребенке», и результаты были обнадеживающие, но одно дело — бетонная игрушка, и совсем другое — настоящая и единственная плотина, в которую уперлись миллионы тонн воды и льда. Порой Туровскому казалось, что по малому миллиметру, рывками, пол под ним сползает куда-то вниз, по течению.