Ивкин худенький человек с узким лицом в очках, почти облысевший, очень тихий и предупредительный. Когда начальники на совещаниях шумели и оскорбляли друг друга (иногда случалось такое), он замирал с этой странной улыбкой. Однажды, говорят, в столовой его обругал рабочий с бетонного завода, Ивкин ничего не ответил и никаких мер не предпринял, но кто-то объяснил рабочему, кого он оскорбил. Рабочий приходил раза три, извинялся, и все три раза Ивкин от неловкости краснел сам. И конечно, напрасно боялся рабочий, что его лишат премии или очереди на квартиру — Игорю Михайловичу это и в голову не пришло. Но организатор он был отменный, и труднейшее бетонное производство было налажено только при нем — два года назад.
Ивкин, видимо, устал сегодня донельзя, бегая по цехам. Он пожал Васильеву руку и, садясь, едва не промахнулся мимо стула. Засмеялся, показал на рафинад и горячий чай:
— Пока не остыл.
Альберт Алексеевич вспомнил, что целый день голоден, а тот, с апельсином чай, в горло не полез. Скорее всего, от возбуждения. Поэтому выпил здесь два стакана сходу и неожиданно для себя раскис. Как-то вяло и тихо рассказал Ивкину о новостях со льдом. Тот не удивился — был уже, видимо, осведомлен.
— Альберт Алексеевич, — сказал он. — Я искренне рад, что вы вернулись. Были слухи. Мы выстоим. А новую марку бетона дадим через неделю.
Он что-то еще говорил, участливо, по-птичьи глядя на Васильева, а Васильев чувствовал, как его переполняет благодарность к Игорю Михайловичу. «Что же он любит? — пытался вспомнить Альберт Алексеевич. Васильев любил делать людям подарки, он понимал: с каждым человеком надо говорить по-особому. — Что же он любит? Книги? Да, да, Ивкин — книголюб». Из новых книг, которые для Васильева достали в Москве, самыми ценными были: томик Ивлин Во, сказки Андерсена, карманная библия.
— А я вам привез «Новый завет»… — подмигнул Альберт Алексеевич. — Вот такой. — Пересек ладонью ладонь. — Завтра отдам.
— Спасибо. Ой, спасибо! — Игорь Михайлович страшно смутился и даже, кажется, расстроился, и дальше разговор иссяк.
«Грубо как-то я, — с досадою подумал Васильев. — „Ты мне бетон, я тебе книгу“. Но, ей-богу же, от души».
Когда начальник стройки вернулся в Виру. Была уже ночь. Деревянные дома, обросшие инеем, как белым мхом, черные сосны обступили его. В черном небе грозно горели звезды.
Ни с того ни с чего вспомнилось детство, чугунные цветы Ленинграда, мертвые люди, трава в щели между плитами… и стихи Маяковского: «Цепь исцелую во мраке каторги!» К чему бы?! Васильев усмехнулся: весьма вероятно, что его деловая карьера нынче весной оборвется. Ну и что? Живут же другие маленькой, красивой, уютной жизнью. Поживет и он. Но как? Он научён только руководить. Но не слишком ли много людей считает, что они умеют руководить? Инфляция руководителей. Нет инфлюэнции на руководителей.
Васильев брел по ночным коротким улицам молодого городка — сворачивал направо, влево — и вновь оказывался на том же месте, около подстанции. Он поднял ворот шубы, шевелил пальцами в перчатках. Перчатки из черной искусственной кожи застывали на морозе, как жесть. Из подъездов домов, где работало отопление, клубился белый пар. На площади перед Управлением стояли грузовые и легковые машины с невыключенными моторами, с зажженными фарами, накопилось теплого горького дыма, дышать невозможно. Да и понятно, выключишь — потом не заведешь. Но хоть бы отогнали в сторону! Туда, в переулок, за склады.
Васильев рассерженно открыл дверцу одного грузовика — в кабинке целовались парень с девушкой. Парень лениво оглянулся:
— Че надо?!..
Альберт Алексеевич понял, как он будет смешон сейчас со своими претензиями, с силой захлопнул железную дверцу, подошел к другой машине. Здесь никого не было, движок мерно работал, в щитке торчал ключ. Васильев сел за руль и включил сцепление, грузовик, с трудом тронувшись с места (примерзли колодки), потащился мимо мутных огней кафе «Ермак» в темноту. Пусть хоть побегает шофер, поищет свою машину…
Соскочив на землю, Васильев постоял в раздумье — что-то на площади еще вызвало у него раздражение — и вернулся на освещенное место. Ах вот что! Кафе называется «Ермак», парикмахерская — «Лада», магазин — «Садко», другой — «Витязь»… Черт знает что! Как слащаво всё и однообразно! Есть же прекрасные местные названия: Зинтат, Большой порог, Борус, Майна… Неужто нельзя было подумать!
Зашел в Управление, от вахтера, с его телефона попросил соединить с квартирой председателя поселкового совета Кирюшкина.