— Мы его заместители! — бормотал Лева, глядя сквозь очки на синее пламя электрода. Русая его бородка греется, потрескивает, пахнет паленым. Хрустов, откидываясь прочь, полный легкомысленного счастья, даже частушку запевает нарочито визгливым, бабьим голосом:
И первым заливисто смеется, косясь во все стороны. Вокруг пляшущего огня прыгают черные тени взад-вперед, как кусучие голодные собаки. Да, а как там наш дядя Ваня? Надо бы сходить за гребенку, посмотреть. Работа водолазов — опасная работа. Не дай бог, темная жуткая вода оборвет трос, стремительно утянет человека через бетонные норы…
Но не привелось Льву глянуть на водолазов, потому что в блок неожиданно прибыли девушки из Стройлаборатории — Маша и Аня.
Словно желая по особенному осветить этот роковой для Хрустова день, солнце к обеду стало сверкать, как весной, и кажется, даже потеплело — мороз уже не за сорок градусов, а тридцать, тридцать два. Но почему-то обе лаборантки сегодня грустны и придираются, как никогда раньше. Маша Узбекова сказала Леве, что растяжки наварены плохо, гречневая каша, а не железный припой. Серега, как первый друг и «заместитель» Климова, также в белой рубашке и расстегнутом пиджаке (фуфайку скинул при девушках — жарко!) стоял в стороне, скрестив, как капитан Немо, руки на груди. Тоненький, молодой, он был сейчас лицом пунцовый, от него шел пар, но рыженькая Нина только раз глянула на него, даже не улыбнулась. Девушки ушли к соседям — в блок бригадира Валевахи.
И тут… но — по порядку.
— Що ты не женишься? — спросил Борис, сверкая стальными зубами. — Ты ж Машке Узбековой обещал, в первом квартале.
— Во втором! — быстро отозвался Хрустов. — Во втором квартале, — повторил Хрустов. — А сейчас некогда.
— Почему?
— Я на полпути, как и ты.
— Куда? На каком пути? — попался мешковатый во всем Борис.
— От обезьяны к человеку. Чего и тебе желаю.
Борис, недавно назначенный комсоргом бригады, заметно огорчился. Он начал бубнить, что Хрустов забыл про свой общественный долг, что даже слегка зазнался, как Валера Туровский, а ведь Левка талант, его стенд «усе хвалят», а песенку, которую он сочинил за один вечер, исполняли в прошлом году на седьмое ноября, что там только две строчки вызвали возражение комитета комсомола стройки — про то, как «разойдутся туманы — и восстанут Саяны», надо было добавить «ото сна», но не влезло, вот и получилось неточно с политической точки зрения, но песенка без одного куплета оказалась еще лучше: чем короче, тем лучше… И вообще, Хрустову давно бы пора прочитать лекцию о международном положении или о чем он сам пожелает, иначе бригада не выйдет на первое место в социалистическом соревновании, не хватает лекций. Хрустов должен вспомнить о своем общественном лице. В ответ на это Левка стал весело возражать, что нельзя отделять общественное лицо от сугубо домашнего, это еще кто-нибудь ляпнет, что у человека есть уличное лицо, автобусное или магазинное… так мы далеко не уйдем… Борис обиженно махнул рукой.
— Ну, ладно, ладно! — снисходительно кивнул Хрустов, закуривая. — Будет тебе «лэхсия». Что Спиноза-то завещал? То-то.
Итак, в этот день, не ожидая от жизни каких либо неприятностей, Хрустов по своему обыкновению продолжал за работой шутить, цитировал выдуманных философов. И вдруг… сверху, из синего неба в люк заглянуло смеющееся лицо Лехи-пропеллера:
— Левка-а!.. К тебе жена приехала!
Хрустов подавился горьким дымом сигаретки «Прима». В глазах поехало. Он задрал голову вверх, Леха-пропеллер спускался задом к нему и торопливо докладывал:
— Не вру! Девчонка с чемоданами… Говорит, меня вызывал — я приехала.
Хрустов стоял бледный, как к месту прикованный. «Это не розыгрыш, — дошло до него. — Господи! Неужели Галка Яшина?! Господи, зачем?! Зачем она приехала?..» Он, видимо, так переменился в лице, что Леха участливо спросил;
— Ты… ты чё? Не надо было?
Кто-то хихикнул рядом, кажется, Серега. Кто-то прошептал: «Конец Левке». Хрустов на слабых ногах медленно стал карабкаться по вертикальной железной лестнице, за ним Леха и все остальные, кроме бригадира Майнашева, который бесстрастно моргая смотрел им вослед. Машина с бетоном задержалась, все равно было делать нечего. «Зачем приехала? — думал со страхом Хрустов, почти ползя наверх, припадая животом к прутьям лестницы, задевая и тормозясь пуговками полушубка. — Зачем?..»