— Че, говорю, трусы… синие свои?..
— О каких глупостях вы говорите?
Хрустов, наконец, оттеснил Леху, да Леха и сам замолк, поняв, что зря мешает товарищу — позиции у того прочные. Леха застеснялся, осознав, что в нем говорила зависть и мужская дурь, доведенная до крайней степени отсутствием прекрасных девушек на ГЭС, замахал руками, уронил книжки — и униженно подбирая их, шелестя страницами — убежал. Хрустов высокомерно усмехнулся:
— Это наш жаргон, Таня. Не обращай внимания. Опять взрывники не во время сработали, корова забрела — на кран ее забросило! Ну, идем, идем, милая…
Наконец, они стоят перед дверью с номером 18. «А вдруг товарищ секретарь вздумает сегодня вернуться? А вдруг он уже дома?» Но путей к отступлению нет. Хрустов опустил чемоданы, достал из варежки плоский медный ключик и вставил в щель замка. «Влево крутить? Вправо? А вдруг дочка секретаря обкома заявится?..» Что-то от растерянности напевая, Хрустов повернул ключ туда-сюда — дверь открылась. Лева нащупал справа выключатель, щелкнул — и в прихожей загорелся плафон, в глубине квартиры вспыхнула дорогая люстра.
Хрустов и Таня затащили багаж и оказались в блаженно-теплой — после улицы — квартире. Таня, робея, сняла шубу — Лева даже не догадался помочь. Сам он стоял одетый возле двери, готовый хоть к аресту за незаконное вторжение. Таня прошла в залу.
— Ой, как я замерзла! А тут еще одна комната?! — Она вернулась к Леве, обняла его. — Милый… дождался…
— Да, — ответил Хрустов. — Дождался. — Его трясло. Чувствовал он себя ужасно. Шутка зашла слишком далеко. Девушка снова пробежала в комнаты, она смеялась, заглядывала в зеркало, поправляла что-то на воротничке, на груди.
— Это твои тапочки? Ноги устали, можно я надену? И телевизор?! Там опять Штирлиц — посмотрим?! — Она вернулась к нему. — И ванная есть?! А ты… ты чего не раздеваешься? Хочешь в магазин за вином? А вот же у тебя! — она вытащила из-за кресла бутылку коньяка. — А-а, чего-нибудь скусненького? Может, не надо? Давай сегодня скромно.
— Хорошо, — Хрустов не отрывал глаз с прекрасного глупого лица. — Я сейчас… приду. Нужно напоследок кое-какие распоряжения. Чтобы потом… — он криво улыбнулся, — не отвлекали… по мелочам. Ну, ты меня понимаешь?
— Понимаю, — кивнула Таня. — Бледный какой. Устал?
Хрустов озабоченно сгорбился, потоптался у дверей, поднял с пола какую-то соринку — сунул в карман.
— Кхм… нервные дни… То министр звонит… то сам… понимаешь? Ты ложись… я сейчас… понимаешь?
— Понимаю, — снова тихо повторила Таня с какой-то жуткой для Хрустова, интимной полуулыбкой. Она ему верила. — Только ты уж недолго… я жду… Левушка, буйная головушка… А я? — Она оглянулась на себя в зеркало. — Ну, Телегина!.. даешь!.. Ты иди, это я так.
Хрустов выскочил на улицу. В морозном ночном воздухе были размешаны запахи бензина и женских духов. По мосту грохотали вагоны. Где-то смеялась-заливалась женщина и возбужденно говорили парни, лаяла собака. Ни звезды. Морозный плотный туман, желтые расплывчатые окна… горы, безлюдные горы кругом…
«Что, что делать?! Дура, мать свою бросила, жениха… Оставить ее тут — и уехать? Сию минуту — на Магадан или в Калининград?! Убить медведя — и в его шкуре уйти в Саяны? Теперь я понимаю, откуда берутся снежные люди… Никогда себя таким идиотом не чувствовал. Понимает она, кто я, или нет? А если понимает? У-ужас. И неужели — любит?.. иначе зачем?.. Но как она может любить?! Виделись всего два раза. Или им, девчонкам, все равно? Лишь бы замуж! Закрыть глаза? Не думать о завтрашнем? Вернуться к ней? Ведь ждет гражданка. Я, как Архимед, всплыву в ее обильных слезах. У-ужас!»
Кто-то вышел в темноте из подъезда. Хрустов быстро отступил в сторону, но его увидели, это был зоркий, одинокий Васильев в шубе и в меховой кепке, по случаю некоторого потепления. Он курил.
— A, Хрустов, — удивился он. — Ты ко мне?
— Нет! — дерзко ответил Хрустов, готовый сквозь землю провалиться, только не разговаривать сейчас с таким уважаемым, честным человеком. — Раз, два, три, четыре, пять… вышел погулять.
— Чем-то расстроен?
— Думаю о соцсоревновании! Дышу озоном стройки.
— Да куда же ты? — огорченно позвал его Васильев. — Постой немного. За мной сейчас машина придет, покурим вместе. Лев Николаевич!
Хрустов потупился. Ему было стыдно.
— А знаете, — заговорил он первое, что пришло на ум, — давайте… на мраморной горе вырубим из камня голову! И не какого-нибудь там великого человека, это в Америке — президенты из скалы смотрят, а у нас — просто строителя! Метров двадцать в диаметре! Представляете? Летят самолеты… Памятник на века! Над Саянами — голова из красного мрамора. Дайте мне взрывников — я сделаю!