как мужик еще ничего, — вдруг сказала она.
— И неужели ты вернешься? — изумленно спросил
Геля. — После всего этого?..
— На тебя глядеть буду. Хороший какой. От этого
мне ни прибытку, ни убытку...
303
как хочет.
— А чего там. У милого кулаки, как мясные пироги.
— Я ведь тебя, Талька, не гоню, — вступила в раз
говор мать. — Неужели изверга этого пожалеешь? Вот
мы, бабы, какие: нас помани только, а мы и побежали,
как собачки.
— Д а, побежали, побежали, ну и что? — возвысила
голос Талька и, уже всхлипывая носом, не в силах
удержать слезы договорила: — Как я их поднимать бу
ду, как? Вековухой? Фигушки! А он будет на добре ши
риться да поживать. Не-е, я ему жизнь испорчу, он еще
запоет под меня.
— Таля...
— А мне не до жиру. Мы люди маленькие, простые
мы. Спасибо, что оприютили. Тиша, Тиша, сынок, где ты,
пойдем давай домой.
— Не хочу я...
— Чего еще зазыдумы вал, ну!
И Талька торопливо исчезла вместе с детьми, чемо
даном и пузатым узлом.
— Сама свою судьбу выбирала, — равнодушно ска
зала Л изавета Чудинова, когда дверь за Талькой при
крылась. — Чтобы честно-то жить, надо и пострадать
порой мочь. Ее уже не переделать. Детишек-то ж аль
порато, испортит ведь.
Они помолчали.
— М ама, иди сюда, посиди возле, — позвал Геля.
Мать села подле, сложила ладони ковшичком в натяну
том подоле платья и задумалась, старчески жуя выц
ветшие губы и что-то рассматривая в пространстве. И
Геля вдруг почувствовал душой какое-то новое меж ни
ми расположение и понимание, куда большее, чем про
сто сыновняя и материнская любовь, он погладил м а
терины руки, покрытые частой сеткой морщин и р ж а
вым загаром, так похожие на руки всех крестьянок ми
ра, и, стараясь вывести мать из тягостного молчания,
сказал:
— Ну ты и ловка...
— Какое ловка, — печально откликнулась мать. —
Ловкие-то не на эких стульях и сидят. Всю-то жизнь
проробишь, дак чего только и не придумаешь... Ну как,
лучше стало?
304
— Может, насовсем останешься, Геля? Вон Юрка-то
Малашкин уже дом себе поставил, и в доме чего толь
ко нет. Все завел. Может, зря ты рвешься? Работал бы,
как все. А чего ты на картинах, много ли на них за р а
ботаешь?
— Не могу я как все...
— Выставляешься больно много.
— А хочешь, тебя нарисую? Ты же героиня...
— Как не «героиня». Не хватало еще, чтобы мою
старую рожу на посмешище людское выставлять. Поди
давай... А только жизнь-то мою надо было пережить.
И, скрывая нахлынувшие слезы, — ведь не вина м а
терей, что слезы у них всегда с краю, — Л изавета Ч у
динова ушла в сени и нарочито громко стала брякать
ведрами, наверное, собралась на колодец за водой. А
Геля стал желанно думать, что скоро пойдет на луга и
будет писать вечереющий, погружающийся в чуткую
дремоту мир: синюю щетку дальнего леса, зеленые об
лака ивняков, розовую воду с темными тенями в бере
гах и плывущие в легком тумане дальние рощи. Вспом
нилась черная, как хворь, сука с желтыми бровями, но
взгляд ее был уже приветлив и ласков: собака прояви
лась в сознании и тут же пропала, не всколыхнув не
давних больных видений, — знать, они растворились
вместе с жаром и от них в сознании осталось только
легкое ощущение беспокойства.
13
К дяде Кроне Геля собрался, как мать ни отговари
вала: «Чего ты поедешь только людям мешать, д ум а
ешь, без тебя там мало забот в такую пору? Небось
дядя Кроня с пожень-то не вылезает, а ты по гостям но
ровишь. Он тебя захочет встретить, без водки тут, ко
нечно, не обойдется, опять пить будете, а люди в глаза
станут тыкать, вот, мол, наш управляющий и в страду
хорошо рюмку на лоб пригибает. Нет, Гелюшка, по
живи-ка лучше у мамушки дома, окрепни, а то, неровен
час, осложнение какое после гриппа схватишь. Что, те
бе у матери родной разве плохо живется? На всем-то
готовом отдохни по-человечески...»
305
ла и небо стало наливаться в предвестии зари тусклым
луковым цветом, а солнце опустилось на корточки, зо
лотя окна домов. Деревня, до того будто умершая,
ож ивала, наполнялась шумами, запахам и машинного
масла, молока, свежего хлеба — знать, открыли лавку,
проехала машина, подняла за собой облака желтой
пыли, бабы заслоняли лица и кричали вослед: «У, л е
ш ак чертов!»
Тетя Клава ткнулась губами в пыльную Гелину щ е
ку и сразу закрутилась по дому, чтобы угодить не толь
ко гостю, но и Кроне, мужу своему, который вот-вот
вернется с сенов, побеж ала затапливать баню. Геля
остался на порожке повети, чувствуя в душе легкую
грусть и некоторое раскаяние, что вот не послушался
матери и приехал, а здесь он лишний, и особенно никто
его не ждет: все в угаре сеностава, ловят золотые денеч
ки. Геля внушал себе это, но и с какой-то тайной н а
деждой слушал за спиной шорохи и скрипы, и все ему
думалось, что вот сейчас, ш аркая непослушными нога
ми, выйдет на поветь баба Н аталья, еще более погруз
невшая, и спросит негромко, будто у самой себя: «А мне
сказывали, будто Гелюшка приехал?», и станет вгляды
ваться в широкий проем поветных дверей, прислонив
козырьком к глазам сухую ладошку. Потом охнет, но
не поспешит навстречу, а подождет, когда Геля нелов
ко подойдет, по-мужски обнимет ее и притихнет около,
целуя морщинистую ее щеку... Но осиротел громадный
дом в два жила, похрустывая в суставах, оседает он,
словно норовит лечь в землю следом за старой хозяй
кой, которая обихаживала его... Из-за этих сухих шо
рохов и скрипов изба казалась еще пустынней и сум
рачней. А тетя Клава проходила мимо, как тень, и, ви
новато улыбаясь, тут ж е исчезала, не внося особого
оживления и радости в их встречу; Геля тоже ловил ее
взгляд и готовно улыбался, а оставаясь один, с тоской
поглядывал на часы.
Но вот в проулке показался дядя Кроня, он тяж ело
волочил ноги, жаркий даж е на расстоянии, упревший
от работы, опутанный с ног до головы сенной трухой.
Неожиданно, подняв глаза, он увидел на порожке Ге
лю и сразу осветился весь, на скулах проклюнулась се
ребристая проволока, и дядя Кроня колючей щекой об
306
И, ответно обнимая дядю, Геля внутренне снова пора
зился его чистой и радостной силе, обрадовался его уп
ругому бронзовому лицу, на котором крохотными весен
ними лужицами ласково жили каленые до голубизны
глаза в лучах морщин. И Геле стало отрадно, что есть
на свете родной человек, от которого всегда светло, свет
ло даж е от мысли о нем: дескать, живет в Снопе дядя
Кроня, которого изредка можно навестить, убедиться,
что он есть.
— Ну прибыл, навестил дядьку, тюх-тюлюх, —толь
ко и сказал Кроня Солдатов, но этих слов уже было
достаточно Геле, потому что в них была сплавлена вся
радость и от золотых деньков, что стоят на земле, и от