Выяснялось, что надеялся на лучшее он зря. Скрип колес тележки все приближался, хлопнула хронически не закрывающаяся калитка, прошуршал гравий, застонали под тяжелыми опорками рассохшиеся доски крыльца. И неумолимо, как судьба, молочница нанесла несколько стуков в дверь.
Чередников со спокойствием отчаяния подумал: «Придется открыть, иначе с петель снесет», качнулся еще пару раз на кровати, встал, поддернул пижамные штаны, пошел было открывать, но опомнился и застеснялся.
Просипев:
– Сейчас я, – принялся приводить себя в одетое состояние, достойное представителя власти. А именно: натянул галифе, рубашку на синюю майку и, вздохнув, растворил дверь.
Анна Степановна, не тратя время на приветствия, с раскачкой, как осанистый баркас, особым широким движением выставила свой бидон, шикарно взмахнула белоснежным полотенцем.
– Умойся покамест.
Участковый безропотно подчинился. С такими, как тетя Нюра, не спорят. Не для того у них такие бетонные плечи и могучие руки.
– Пастух, мать его ити, – прогудела она и выругалась матерно, – не уследил. Скотина забрела в осоку, у всех порезались, только моя умница сообразила, не пошла. Так что не будет другого молока, только у меня, с неделю, а то и больше.
– Угу.
Она без напряжения подняла тяжелый бидон – только покраснела шея, росшая из плеч, как у борца, и уши с растянутыми мочками, в которых покачивались сережки с сиреневыми камушками. Точно, ни капли не обронив, налила ему обливную кружку до краев.
– Давай, не филонь. До дна. В молоке вся сила.
Буренка была добросовестная, хозяйка ее – честная. Ни капли не разбавленное молоко, каждая молекула жира на своем месте, и вон какая маслянистая пленка на стенках посуды, аж мутит. Чередников, стараясь не дышать, безропотно глотал, а тетя Нюра, сцепив пальцы на животе, зорко следила за процессом питья.
– Допил? Вертай посуду, – и, отобрав кружку, немедленно ополоснула ее под рукомойником, потратив всю воду и обеспечив участковому увлекательное, полное впечатлений путешествие к колодцу и обратно.
Окинув многоопытным глазом Шурикову условно физкультурную фигуру, вынесла вердикт:
– Во-о-от так, с месячишко попитаешься подобно – на человека станешь похож. Тогда и работа пойдет, как положено.
– Спасибо, – выдавил Саша, подавляя отрыжку и надеясь изо всех сил, что наконец унесет тетку дальше, по делам молочным.
Однако тетя Нюра не собиралась нарушать ритуал: настало время утреннего доклада, и она твердо намеревалась изложить властям все, что сотворилось за ее смену в поселке.
– На даче у Афониных поскандалили относительно консепции Брехта, – тетка Нюра завела глаза горе, припоминая услышанную формулу, – в свете последней резолюции относительно толкования буржуазной драматургии. Катерина Ивановна полночи рыдала: на собрании труппы протащили ее понимание образа Дюймовочки, вызывали «Скорую». На даче Тендикова тоже было происшествие…
– Что стряслось? – вяло поинтересовался Чередников, понимая, что если он не подбодрит это информбюро, то оно будет торчать тут до обеда. Спешить-то ей уж некуда, его флигель она всегда последним навещает.
– А они снова Аглаиной самогонки нализались, молочком запили и начали обнажать эта… кричащие противоречия жизни.
Шурик перепугался:
– Что?!
– Не боись, – успокоила тетка Нюра. – Васютка, поденщица их, говорит: это у них нервное. Они ж деревенские. Как очередной раз в деревни свои смотаются, на Алтай или еще куда, так их и начинает корчить от тоски по родине. К тому же от Тендикова жена сбежала к драматическому тенору, это на Лесной улице. А Пашка, который этих, с десятого дома, ундервуд…
– Вундеркинд, – поправил участковый.
– Во-во, тебе виднее… Тот в чужой огород за клубникой влез. Не знал, паршивец, что отошла уж. Получил крапивой по мослам, а его мамка, которая поет эту… ну, ты знаешь.
– Ага.
– Вот, пришла скандалить. Получилась перепалка, мамка голос сорвала, теперь неприятность…
– Угу. А что, Аглая снова гонит?
– Еще как, – подтвердила тетка Нюра и, чуть поколебавшись, выставила-таки на стол бутылку. – На вот тебе как вещественное доказательство.
– Чего это? – осторожно спросил Саша.
Молочница удивилась:
– Как что? Я ж говорю: гонит бабка Аглая внаглую. Чистый спирт, будь покоен.