Дарья Донцова
Золотое правило Трехпудовочки
Глава 1
Изредка гадкий утенок превращается в лебедя, но чаще всего из него вырастает гадкая утка.
Я поежилась и осторожно посмотрела на Чеслава. Начальник с невозмутимым видом слушал нашу гостью Елену Киселеву. Ничего особенного в новой клиентке не было: ни красоты, ни, похоже, исключительного ума. Встретишь на улице – не задержишь взгляда: одета средне, как все. А вот ее дочурка Аня, сидевшая в соседнем кресле, выглядела сногсшибательно. При виде девицы даже Марта скорчила гримасу удивления, а нашу Карц не сможет выбить из равновесия даже появление в офисе снежного человека. Скорее всего, при встрече с йети Марта вручит ему бутылочку жидкого мыла и прикажет: «Немедленно ступай в ванную и прими душ, терпеть не могу, когда от мужика несет старым козлом».
Однако Анечке удалось смутить дочь олигарха. Она не желала прятать красивую грудь под мешковатым свитером. Обычно девочки в юном возрасте стесняются невесть откуда взявшейся женственности, но Аня демонстрировала все свои прелести. На ней была коротенькая кофточка цвета взбесившейся морковки. Впрочем, можно ли назвать «кофточкой» небольшую полоску ткани, едва-едва достигающую солнечного сплетения и имеющую вырез, который не оставляет никакой возможности для воображения?.. Лифчиком Аня пренебрегла, и поэтому всякий раз, когда она чуть наклонялась, Чеслав отводил взгляд в сторону окна, а Димон усердно кашлял. Там, где оранжевая тряпочка заканчивалась, белел живот, в пупке торчала серьга с блестящими сине-зелеными камнями. «Изумруды» и «сапфиры» даже не пытались прикинуться настоящими. Анечка щеголяла в шортиках, расшитых стразами, желто-красных чулочках на ажурных резинках, которые ненавязчиво высовывались из-под штанишек, и в белых сапожках на каблуках, зашнурованных до колена. Прибавьте к этому чудовищный макияж, «гвоздик» в носу, колечко в губе, сильно начесанные, явно самостоятельно выкрашенные в фиолетовый цвет волосы, черный лак на ногтях, многочисленные бусы из желтого и красного металла, такие же по количеству и качеству браслеты, аромат въедливых духов – и получите Анечку Киселеву.
– Сядь прилично, – попросила Елена.
– А че? – лениво осведомилась Аня, перекатывая во рту жвачку. – Че приматываешься?
– Мы пришли по делу, – тихо сказала мать.
– И че? – бубнила дочь.
Лена попыталась обуздать чадо:
– Так не сидят в присутствии старших.
– Ладно, – неожиданно согласилась Аня, встала, подошла к дивану, расположенному у стены, и плюхнулась на него, забросив ноги на подлокотник.
– Анна! – взвилась Лена. – Как тебе не стыдно! Теперь понимаете, о чем я?
Я машинально кивнула. Лена сидит у Чеслава около двадцати минут и девятнадцать из них жалуется на поведение дочери: груба, постоянно хамит, не слушает мать.
– Ма, определись, че хочешь, – явно издевательски заявила Аня, – тока что сама сказала: в присутствии старших не сидят. Я легла, так тебя снова корежит.
Елена потеряла терпение.
– Я сказала «так не сидят».
– Как? – заморгала Аня.
– Хамски, – заявила Лена.
– Этта как? – заржала дочь. – Объясни, я не врубаюсь.
– Мама хочет, чтобы ты вернулась в кресло, и тогда мы продолжим разговор, – еле сдерживая гнев, сказала я.
– И че? – хмыкнула Аня. – Мама хочет, хочет и перехочет.
– Ты должна слушать Елену, – пискнула я.
Девица сунула под голову одну из трех подушек, украшавших диван.
– Кто сказал?
– Что? – удивилась я.
– Ну кто издал приказ про мои обязанности? – фыркнула Аня. – Покажите закон, напечатанный в газете.
– Мама старше, она умнее и желает тебе исключительно добра, – ввязалась я в глупый спор.
Аня схватила вторую подушку и засунула ее под спину.
– Разберемся в ситуации, – неожиданно почти нормально заговорила она, – у мамульки за спиной восемь классов школы и медучилище, которое она еле-еле закончила. Она меня обманывала, что получала одни пятерки, да я в бумагах порылась и ее диплом с трояками нашла. Глупо так брехать, если «красный» диплом имеешь, то в мединститут пойдешь, а не будешь в районной поликлинике бабкам температуру мерить. Ни одного иностранного языка она не выучила, книг хороших не читает, только журналы со сплетнями. Ей одни тупые сериалы нравятся, ну, про любовь и стрельбу. Спросите у нее, кто такие Феллини – Антониони – Тарантино? Ответа не получите. Вот про Пушкина мамахен слышала, только вопрос: читала ли она его? О художниках я уж и не говорю. Правда, думаю, она знает, что картины висят на стенах, скульптуры можно обойти кругом. Кто такой Роден? Ван Гог? Да хоть, блин, Айвазовский! Ну, чего молчишь?
Елена вжала голову в плечи, Аня села и расставила ноги.
– Я же свободно изъясняюсь на английском и французском, разбираюсь в музыке, литературе, кино, учусь на одни пятерки. Кто кого должен слушаться? А?
Я не нашла достойного ответа нахалке, похоже, Димон, Чеслав и Марта тоже были нокаутированы.
– Вот, – прошептала Лена, – и так каждый день на протяжении года. Я дура – она молодец. В школе на Аню не нахвалятся: первая везде, знает все! Я ходила к директору, жаловалась и услышала в ответ…
– Абсолютную правду, – нагло перебила ее Аня, – тебе сказали: «Уделяйте дочери побольше внимания. Девочке нужна любовь». А ты мужика завести мечтаешь, других целей в жизни нет!
– Хватит! – рявкнула Марта. – Какого черта мы эту ерунду слушаем? Если у вас проблемы с дочкой, обратитесь к психологу, мы занимаемся другими делами.
– Группенсексом? – захихикала Аня. – Да вы старички.
Карц подскочила к безобразнице, ловко скрутила ее и под неумолчные стоны Лены: «Осторожно, вы делаете ребенку больно», вытолкнула хамку за дверь, захлопнула ее и взглянула на Чеслава. Начальник встрепенулся.
– Елена Сергеевна, Марта права, мы не оказываем содействия в коррекции воспитания. Могу лишь вам посоветовать хорошего специалиста.
Лена откинулась на спинку стула.
– Выслушайте меня, пожалуйста. Дело не в безобразном поведении Ани, хотя и в нем тоже. Проблема в другом: я хочу найти ее родителей.
Димон щелкнул пальцами.
– Вы не мать Анны?
– Не биологическая, – уточнила Лена.
Марта поправила яркое шелковое платье, на мой взгляд слишком легкое для ранней весны, и заявила:
– Теперь, когда вашего постоянного раздражителя здесь нет, можете говорить спокойно или, наоборот, нервно, в общем, как заблагорассудится, мы разберемся.
Тут же полился рассказ.
Лена с детства мечтала о семье. Если ее одноклассницы думали о достойной профессии, собирались делать карьеру, то она хотела как можно раньше выйти замуж, родить не меньше троих детей и целиком уйти в заботы о супруге и чадах.
Судьба услышала пожелание девушки и послала ей тихого, непьющего, некурящего Витю. Виктор работал плотником, чурался шумных компаний и слишком самостоятельных, ярких женщин. Спокойная, неамбициозная Лена очень понравилась ему, а она оценила положительного Витю и быстро дала согласие стать его женой. Вероятно, на ее решение сильно повлияли два факта. У плотника была вполне симпатичная «трешка» почти в центре Москвы. А еще Лене до тех пор ни руку, ни сердце никто не предлагал. Вероятно, ухажеров пугала ее прямолинейность: едва сходив с кавалером в кино, она начинала строить планы вслух. Первую девочку хотела назвать Аней, мальчика Андрюшей, ну а третьему ребенку имя может дать муж. Понимаете, как реагировали парни, услышав подобное заявление? Во второй раз они девицу на свидание не приглашали. А вот Виктора Ленины рассуждения не оттолкнули, он тоже был настроен на большую семью.
Первые полгода новобрачные были счастливы, но потом забеспокоились. Несмотря на все старания, Лена не беременела. Киселевы пошли к врачу, узнали, что у жены есть небольшая проблема со здоровьем, и стали лечиться. Год, второй, третий, в конце концов оба поняли: у них никогда не будет многодетной семьи. Маловероятно, что удастся родить хоть одного ребенка. Лена пала духом, а Виктор решил не сдаваться. Кто-то из коллег подсказал ему: надо обойти двадцать московских церквей, в каждой заказать особый молебен. Вот только и эта мера не помогла. Тогда коллега Вити, тот самый, что познакомил его с Леной, вспомнил: на одном из московских кладбищ есть могила некой Евдокии, дух которой исполняет заветные желания и вроде особенно благоволит к тем, кто мечтает о детях.