4. Вторник. 22.15 — Среда. 8.45
За ночь мое расследование особенно не продвинулось. Да, я подумал, как его начать, но закавыка была в том, что я не мог приступить к его осуществлению до тех пор, пока пассажиры не проснутся и не будут на ногах. Никто не любит, чтобы его ночью выдергивали из постели, а особенно миллионеры.
Я дал знать боцману о своем приближении, чтобы не получить в голову стрелу гарпуна, и провел минут пятнадцать в районе радиорубки, определяясь с ее местоположением относительно других ближайших служебных помещений и кают. Радиорубка была расположена в носовой части корабля, непосредственно над верхней пассажирской палубой. Люкс старика Сердана находился прямо под ней. Исходя из моего предположения, что даже если убийца не стал дожидаться окончания приема радиограммы и в его распоряжении было не более десяти секунд, чтобы попасть в радиорубку с того места, где был спрятан приемник, под подозрение попадало любое помещение, находящееся в радиусе десятисекундного броска от радиорубки.
Таких помещений было довольно много: мостик, место хранения флажков, радарная рубка, штурманская и все палубные каюты, в которых жили офицеры и юнги, но все их можно было смело исключить из зоны поиска. Оставались ресторан, шлюпки, кладовые, салон для офицеров, телеграфный салон и еще один салон, который называли гостиной. Для жен и дочерей миллионеров, не находивших удовольствия от выпивки и треска телеграфной ленты — главных достопримечательностей телеграфного салона, привлекавшего их мужей и отцов. Сорок минут я обследовал эти помещения, где ночью было совершенно безлюдно и тихо. И если кто-нибудь уже успел изобрести приемник, по размеру меньший, чем спичечный коробок, то я его не нашел. Ничего большего по размеру я бы не пропустил.
Таким образом, оставались пассажирские каюты верхней палубы, и основное подозрение падало на те из них, которые были расположены под радиорубкой. Каюты средней палубы, которые находятся ниже, тоже вызывали интерес, но когда я перебрал в памяти всех пассажиров, путешествовавших в них, то не смог себе представить среди пожилых, с трудом передвигающихся людей никого, кто смог бы добраться до радиорубки за десять секунд. И конечно.
убийца не мог быть женщиной. Ведь тот, кто убил Броунелла, не только прикончил Бенсона, но и куда-то убрал его труп, а Бенсон весил ни много ни мало — сто восемьдесят фунтов.
Итак, верхняя и средняя палубы. Завтра просеем их сквозь сито. Я молился, чтобы была хорошая погода, чтобы она выманила наших пассажиров на солнечную палубу и стюарды получили возможность вместе с оправлением кроватей и уборкой кают провести тщательный обыск. Конечно, таможенная служба Ямайки уже проделала это, но тогда искали устройство длиной около двух метров, а не радиоприемник, который в наш век миниатюризации можно без труда спрятать в одну из коробок с ювелирными украшениями, которые в изобилии имелись у жен наших миллионеров.
Сейчас мы шли уже почти прямо на норд-ост. Над нами простиралось все то же темно-синее небо, усыпанное звездами. «Кампари» слегка раскачивался, рассекая длинные, медленно катящиеся волны. Нам потребовалось почти полчаса, чтобы изменить курс на восемьдесят градусов, так, чтобы никто из пассажиров-полуночников, находясь случайно на палубе, не определил бы этого по следу за кормой. Хотя все наши предосторожности пошли бы насмарку, имей любой из пассажиров представление о том, как ориентироваться по звездам, или на худой конец способность отыскать на небе Полярную звезду.
Я брел по правому борту шлюпочной палубы, когда увидел приближающегося капитана Буллена. Он поднял руку, жестом направив меня в глубокую тень, отбрасываемую одной из спасательных шлюпок.
— Я так и думал, что найду вас здесь,— тихо произнес он, сунул руку во внутренний карман кителя и вложил в мою ладонь что-то холодное и твердое — Полагаю, вы умеете обращаться с подобными игрушками.
Вороненая поверхность металла тускло отражала трепетный свет звезд. Это был автоматический пистолет, один из трех кольтов, лежавших на цепи под замком в сейфе в капитанской каюте. Наконец-то капитан Буллен осознал серьезность происходящего.
— Умею, сэр.
— Хорошо. Суньте его себе за пояс или куда там обычно прячут эту чертовщину. Никогда не думал, что его так дьявольски трудно на себе спрятать. Вот еще запасная обойма. Я только бога молю, чтобы нам не пришлось использовать.— Из этого можно было заключить, что у капитана тоже был пистолет.
— А третий кольт, сэр?
— Я не знаю,— заколебался он.— Думал, может, дать его Уилсону?
— Он славный парень. Но отдайте лучше боцману.
— Боцману? — Голос Буллена прозвучал неожиданно громко, но тут он вспомнил о необходимости конспирации и перешел на заговорщический шепот,— Вы знаете правила, мистер. Оружие должно применяться только в случае войны, пиратского нападения или мятежа и не может быть выдано никому, кроме офицеров.
— Я не столько волнуюсь за соблюдение правил, сколько за собственную голову, сэр. Вам известен послужной список Макдональда. Он был самым молодым старшим сержантом десантно-диверсионных войск. И знаете, сколько у него наград. Отдайте пистолет Макдональду, сэр.
— Посмотрим,— проворчал он — посмотрим. Я только что заходил с доктором Марстоном в столярный склад. Впервые увидел этого старого шарлатана потрясенным до такой степени. Он согласен с вами. Считает, что, несомненно, Броунелл был убит. Слушая его оправдания, можно подумать, что он уже сидит в камере «Олд Бейли». Но думаю, что Макилрой прав. Симптомы практически одни и те же.
— Ладно,— с сомнением произнес я.— Надеюсь, что это не будет иметь никаких последствий, сэр?
— Что вы имеете в виду?
— Мы с вами хорошо знаем старину доктора Марстона. У него в жизни всего лишь две нежных привязанности — ямайский ром и вечное желание показать, что он всегда в курсе всего, что ни происходит. Опасная комбинация. Кроме Макилроя, Каммингса, вас и меня единственный человек на корабле, который знает, что Броунелл умер не своей смертью,— Это боцман, и он не будет болтать. Доктор Марстон — совсем другое дело.
— Пусть вас это не волнует, мой мальчик,— с некоторым облегчением заметил Буллен.— Я сказал нашему бесценному корабельному врачу, что, невзирая на то, друг ли он лорда Декстера или нет, если до прихода в Нассау он дотронется хотя бы до одного-единственного стаканчика рома, я спишу его на берег навсегда в недельный срок.
Я попытался представить себе человека, который мог бы сказать нечто подобное нашему утонченному и аристократичному доктору, но мой мозг заклинивало при мысли об этом. Но ведь и компания назначила Буллена коммодором неспроста. Он слов на ветер не бросал.
— Надеюсь, он не снял с Броунелла ничего из одежды?— спросил я.— Рубашку, например?
— Нет. А какое это имеет значение?
— Просто я подумал, что тот, кто задушил Броунелла, сдавливал его шею сзади пальцами, а полиция в наше время уже умеет снимать их отпечатки с любой поверхности, включая определенные виды тканей. Они бы без особых хлопот сняли отпечатки с накрахмаленного, сверкающего белизной воротника Броунелла.
— От вашего внимания не ускользает ничего,— задумчиво сказал Буллен.— Не заметили, пожалуй, лишь то, что ошиблись в выборе профессии. Что-нибудь еще?
— Да. В отношении погребения в море завтра на рассвете.
Последовала длительная пауза, затем усталым тоном человека, слишком долго сдерживающего себя и начинающего уже терять терпение, он осведомился:
— Какое еще, к черту, погребение на рассвете? Тело Броунелла — единственное, что мы сможем предъявить полиции в Нассау.
— Погребение, сэр,— повторил я.— Но не на рассвете. Часов, скажем, в восемь, когда многие пассажиры, проснувшись, будут совершать утренний моцион. Я это имею в виду.
Он достаточно спокойно выслушал меня, размышляя. Когда я закончил, Буллен медленно кивнул головой раз, другой, третий, повернулся и, не говоря ни слова, ушел.