— Что вы имеете в виду?
— Он даже не потрудился поставить на место крышку, когда уходил.— Я кивнул в сторону большого передатчика-приемника. Его металлическая крышка была сдвинута. Крепежные винты были вывернуты.— Может быть, он спешил удрать, может, просто знал, что нет смысла скрывать. Все равно мы рано или поздно обнаружим тело, и скорее рано, чем поздно.— Я поднял крышку и встал в сторону, давая Буллену возможность тоже посмотреть.
Было совершенно очевидно, что никто и никогда больше не сможет воспользоваться этим передатчиком. Внутри него в полном беспорядке валялись вырванные провода, прогнутые металлические детали, разбитые вдребезги конденсаторы и лампы. Кто-то поработал молотком. Догадаться было не трудно — молоток все еще лежал среди обрывков и обломков сложнейшей некогда начинки передатчика. Я поставил крышку на место.
— Есть аварийный передатчик,— хрипло сказал Буллен,— здесь, в ящике стола. С бензиновым генератором. Он его не нашел.
Но убийца его нашел, он вообще был не тем человеком, который мог бы что-то упустить. И поработал молотком и над ним. Если уж говорить об этом, то он прошелся по аварийному передатчику еще более тщательно, чем по основному, он даже разбил вдребезги крепление генератора.
— Наш приятель, должно быть, опять слушал свой приемник,— тихо вставил Макдональд.— Здесь он появился для того, чтобы либо предотвратить прием радиограммы, либо уничтожить аппаратуру, дабы ни одна радиограмма не могла быть принята впредь. Ему повезло. Предо чуть позже, радист вернулся бы на вахту, а мои люда драили бы песком палубу возле рубки, и он ничего не смог бы сделать.
По-моему, везеньем его успехи не объяснить,— возразил я.— Он действует наверняка. Я не думаю, что поступали еще какие»то радиограммы, которые могли его беспокоить, но он опасался, что они могут поступить. Он знал, что оба, и Питерс и Дженкинс, были освобождены от вахты и присутствовали на погребении. Вероятно, он удостоверился лично, что радиорубка закрыта на замок. Подождал, пока горизонт не очистится, вышел на палубу, отпер рубку и вошел в нее. А Декстер, на свою беду,
видел, как он входил.
— Ключ, мистер,— хрипло сказал Буллен,— что насчет него?
— Радиотехник в Кингстоне проверял радиостанцию, сэр. Помните? — Конечно, он помнил. Радиотехник позвонил на корабль и спросил, не требуется ли какой ремонт, а капитан ухватился за эту богом ниспосланную возможность закрыть радиорубку и прекратить прием неприятных, выводящих из себя сообщений из Лондона и Нью-Йорка.— Он провел здесь часа четыре. За такое время можно было сделать, что угодно. Он такой же радиотехник, как я королева красоты. У него был впечатляющий набор инструментов, но единственным, с позволения сказать, инструментом, которым он пользовался, был нагретый до нужной температуры кусок воска для того, чтобы снять отпечаток ключа. Вряд ли он успел еще и выпилить ключ на месте. Эти новые американские ключи слишком сложные. Так что, я думаю, он здесь вообще больше ничего не делал.
Догадка моя была совершенно ошибочна. Но мысль о том, что липовый радиотехник мог заниматься еще чем-либо, находясь в радиорубке, пришла ко мне спустя много часов. Она лежала совсем на поверхности, как я ее не заметил? Подумай головой пару минут, и пришел бы к правильному выводу. Но должны были пройти часы, прежде чем я начал мыслить конструктивно, и к тому времени уже было слишком поздно. Слишком поздно для «Кампари», слишком поздно для его пассажиров, недопустимо поздно для стольких уже членов экипажа.
Мы оставили молодого Декстера в радиорубке и закрыли дверь на новый замок. Пять минут мы решали куда девать труп, пока не родилось простое решение — оставить его там, где он был. Все равно радиорубка в
тот день никому уже была не нужна до тех пор, пока в Нассау на борт не поднимется полиция. Ему там было ничуть не хуже, чем в любом другом месте.
Из радиорубки мы направились прямо в телеграфный салон. Приемно-передаточное оборудование буквопечатных телеграфных устройств, установленных в салоне и связывающих корабль с Лондоном Парижем и Нью-Йорком, работало на фиксированной волне, но такие специалисты, как Питерс и Дженкинс, могли приспособить его для приема и передачи на любых волнах. Однако даже Питерс и Дженкинс ничего не смогли поделать в той ситуации, которую мы застали в салоне. В специально сконструированных шкафчиках, похожих на бары, стояли два больших передатчика, и оба подвергались такому же обращению, что и оборудование в радиорубке,— снаружи совершенно целые, они были полностью разбиты внутри. Этой ночью кто-то изрядно потрудился, радиорубка, должно быть, значилась последним пунктом в списке его дел.
Я взглянул на Буллена.
— С вашего разрешения, сэр, мы с Макдональдом пойдем взглянем на спасательные шлюпки. Мы с таким же успехом можем потратить время на это, как и на что-нибудь другое.
Он хорошо знал, что я имел в виду, и кивнул. Постепенно капитан Буллен начинал выглядеть все более затравленным. Он был самым компетентным капитаном компании «Голубая почта», но ничто из длительного курса подготовки и его большого опыта не давало ответа на то, как действовать в подобной обстановке.
Мы с Макдональдом, как и предполагалось, потратили время зря. Три спасательные шлюпки были оснащены батарейными передатчиками, чтобы можно было передать сигнал бедствия, если бы «Кампари» шел ко дну или были другие обстоятельства, по которым его следовало покинуть. Точнее, шлюпки когда-то были оснащены передатчиками. Сейчас их там не было. Передатчики исчезли. Не было смысла тратить время и разбивать их, когда можно было просто опустить за борт. Наш приятель-убийца не допускал ни одного промаха.
Когда мы вернулись в каюту капитана для доклада, как было приказано, в ее атмосфере присутствовало нечто такое, что мне вовсе не нравилось. Говорят, что можно учуять страх. Этого я не знаю, но мне известно, что страх можно почувствовать. В то утро, в девять часов, в каюте капитана его можно было почувствовать вполне определенно. Страх, чувство полной беззащитности попавших в западню, ощущение пребывания во власти неведомых, но очень беспощадных сил создавали обстановку нервного, хрупкого напряжения, которое ощущалось почти физически. У капитана находились Макилрой и Каммингс, там же
был и наш второй помощник Томми Уилсон. Ему нужно было обо всем рассказать. Мы достигли той стадии, когда следовало проинформировать всех офицеров, как сказал
Буллен, в интересах их личной безопасности и самозащиты. Я был в этом не совсем уверен. Когда мы вошли,
Буллен посмотрел на нас. Лицо его было мрачным и неподвижным, какая-то непроницаемая маска, под которой скрывалась очень большая тревога,
— Ну что?
Я покачал головой и сел на стул. Макдональд продолжал стоять, но Буллен раздраженным жестом указал на стул и ему. Не обращаясь к кому-либо конкретно, он произнес:
— Похоже, на корабле больше не осталось ни одного передатчика?
— Насколько мы знаем, не осталось.— Я продолжил: — Не кажется ли вам, сэр, что сюда следует пригласить Уайта?
— Я как раз собирался это сделать,— он протянул руку к телефонной трубке, сказал пару слов, повесил ее и затем резко произнес: — У вас, мистер, вчера вечером было много блестящих мыслей. Есть ли какие-нибудь идеи сегодня утром? — Хоть как неприятно и грубо звучали эти слова, но в них не было и намека на оскорбление. Буллен не знал, что делать, и был готов ухватиться за любую соломинку.
— Нет. Все, что мы знаем, сводится к тому, что Декстер был убит сегодня в восемь двадцать шесть, плюс-минус одна минута. Тут нет никаких сомнений. Знаем мы и то, что в указанное время большинство пассажиров сидело за завтраком. По этому факту тоже нет вопросов. На завтраке не присутствовало несколько пассажиров: мисс Харкурт, мистер Сердан со своими сиделками, мистер и миссис Пайпер из Венесуэлы, старик Хоурнос, его жена и их дочь. Только они попадают под подозрение, но никого из них нельзя ни в чем заподозрить.
— И вчера вечером, когда были убиты Броунелл и Бенсон, все подозреваемые были на ужине,— задумчиво сказал Макилрой,— за исключением старика и его сиделок. Таким образом, под подозрение подпадают лишь они. Это настолько нелепо, насколько и очевидно. Мне кажется, у нас уже немало доказательств того, что людей, которые за всем этим стоят, можно обвинить в чем угодно, только не в очевидности поступков. Если, конечно,— медленно добавил он,— пассажиры не действуют в сговоре друг с другом.