— Он вам очень идет. Хотя пиджак немного тесноват.
— Это намного лучше, чем разгуливать ночью по верхней палубе в белой форме. Где черное платье, о котором вы говорили?
— Вот.— Она вытащила его из-под нижнего одеяла.
— Спасибо.— Я взглянул на этикетку: «Балансиага». Получится неплохая маска. Я ухватил подол двумя руками, взглянул на нее и увидев, что она кивнула головой, рванул платье, где каждый стежок стоил доллар. Вырвал неровный квадрат, сложил его в треугольник и обернул вокруг лица, пониже уровня глаз. Еще несколько рывков, еще один квадрат и ткань, связанная узлом, закрывала мою голову и лицо так, что виднелись только глаза. Руки я всегда мог спрятать.
— Так вас ничто не остановит? — спокойно спросила она.
— Я бы так не сказал. — Я перенес тяжесть тела на левую ногу и, употребив изрядную долю воображения, и убедил себя, что она уже онемела. — Очень многое может остановить меня. Любой из сорока двух человек, вооруженных винтовками и автоматами. Если они меня увидят.
Она посмотрела на остатки «Балансиаги»:
— Оторвите кусок и для меня, раз вы уж занимаетесь этим.
— Для вас? — Я взглянул на нее. Она была очень бледна. — Зачем?
— Я отправляюсь с вами.— Она жестом указала на свою одежду, синий свитер и брюки.— Нетрудно было догадаться зачем вам нужен папин костюм. Вы же не думаете, что я переоделась просто так?
— Не думаю.— Я оторвал еще один кусок ткани.— Пожалуйста.
Она в растерянности скомкала лоскут в руках.
— Как? И это все, что вы хотите сказать?
— Вы ведь сами вызвались, не так ли?
Она смерила меня высокомерным взглядом, покачала головой и завязала маску. Я поковылял в лазарет, Сьюзен шла за мною
— Куда идет мисс Бересфорд? — требовательно спросил Марстон.— Зачем она надела этот капюшон?
— Она идет со мной,— ответил я.— Так она говорит.
— Идет с тобой? Ты ей позволишь? — Он был в ужасе.— Она погибнет.
— Вполне вероятно,— согласился я. Что-то, вероятно обезболивающее средство, странно воздействовало на мою голову: я был совершенно отрешен и очень спокоен.— Но, как говорит боцман, пара дней не имеет значения. Мне нужна дополнительная пара глаз и просто кто-то, кто может легко двигаться, для того, чтобы вести разведку, и прежде всего мне нужен наблюдатель. Дайте мне один из ваших фонариков, доктор.
— Я возражаю. Я категорически протестую против...
— Дайте ему фонарик,— вмешалась Сьюзен.
Он внимательно посмотрел на нее, поколебался, вздохнул и пошел за фонариком. Макдональд жестом подозвал меня:
— Мне жаль, что я не могу быть с вами, сэр, но это лучшее, что я могу сделать.— Он вложил мне в руку матросский, нож, с широким убирающимся лезвием с одной стороны и фиксирующимся шилом со стопором — с другой. — Если вам придется применить его, бейте шилом снизу вверх, лезвие в руке.
— Так и сделаю.— Я взвесил нож в руке и увидел, что Сьюзен пристально смотрит на него широко раскрытыми зелеными глазами.
— Вы... вы собираетесь применить эту штуку?
— Оставайтесь, если хотите. Фонарик, доктор.
Я положил фонарик в карман, оставил нож в руке и вышел через дверь медпункта. При выходе я придержал дверь, зная что Сьюзен следует за мной.
Устроившись в углу коридора, часовой спал. На его коленях лежал автоматический карабин. Соблазн был огромен, но я устоял. Спящий часовой заслужит в свой адрес несколько ругательств и затрещин, но спящий часовой без оружия вызовет на корабле общий обыск.
Мне понадобилось две минуты, чтобы взобраться по двум сходным трапам на уровень верхней палубы. Широкие, пологие трапы, но мне понадобилось целые две минуты. Левая нога была как деревянная, тон дело подвертывалась и никак не собиралась подчиняться моему внушению, что ей давно пора перестать болеть. Кроме того, «Кампари» так сильно раскачивался, что даже здоровому человеку было трудно удержаться на ногах.
Качка... «Кампари» качался, все больше скручиваясь штопором под мощными ударами волн в правую скулу. Мы уже явно перешли разумный предел соприкосновения с тайфуном, двигаясь на север, румбов на пять к востоку, а ветер дул сзади в правый борт. Это означало, что тайфун был, грубо говоря, где-то к востоку от нас, немного южнее, и мчался нам наперерез. Необычно северный маршрут для тайфуна, и «Кампари» точнее, чем когда-либо раньше, шел с ним встречным курсом. Силу ветра я оценивал баллов в восемь или девять по шкале Бофорта. Судя по этому, центр урагана находился от нас менее чем в ста милях. Если Каррерас будет идти тем же курсом и с той же скоростью, то вскоре с неприятностями всех, включая его самого, будет покончено.
На верху второго трапа я на несколько секунд приостановился, перевел дыхание, взял для устойчивости за руку Сьюзен и, пошатываясь, двинулся к гостиной, которая была в двадцати футах от нас. Едва начав идти, я остановился. Что-то было не так.
Даже при моем затуманенном сознании мне не понадобилось много времени, чтобы понять, что именно было не так. Обычно ночью в море «Кампари» выглядел, как сияющая рождественская елка, сегодня все палубные огни были потушены. Еще один пример того, как Каррерас избегает любого риска, хотя все это было и излишне.
Конечно, он не хотел, чтобы кто-нибудь увидел корабль, но при таком шторме его никто бы не заметил, даже если бы другой корабль шел параллельным курсом. А это вряд ли было возможно, развё только капитан этого корабля лишился рассудка.
Но меня это очень устраивало. Пошатываясь, мы двинулись дальше, не особо заботясь о соблюдении тишины. С таким пронзительным завыванием ветра, шумом проливного дождя и громовыми раскатами, доносящимися с носовой части корабля, когда «Кампари» врезался в крутые волны, нас никто бы не услышал и на расстоянии двух футов.
Разбитые иллюминаторы в гостиной были наспех забиты досками. Осторожно, стараясь не порезать шейную вену или выколоть глаз об один из выступающих осколков стекла, я прижался лицом к доскам и заглянул через щель внутрь.
Занавески были задернуты, но при сильном ветре, свистящем сквозь щели в досках, они то и дело колебались. За минуту я увидел все, что хотел увидеть, но это никак не облегчило мою задачу. Все пассажиры были собраны вместе в одном конце комнаты, большая часть в беспорядке устроилась на тесно сдвинутых матрацах, несколько человек сидели, прислонившись спиной к переборке. В своей жизни я не видел более жалкого скопления миллионеров, страдающих морской болезнью: цвет их лиц варьировался в пределах от бледно-зеленого до мертвенно-белого. Они испытывали большие страдания. В углу я увидел несколько стюардов, поваров и механиков, включая Макилроя. Каммингс сидел рядом с ним. Создавалось впечатление, что все свободные от вахты члены команды, не считая матросов, были заточены вместе с пассажирами. Каррерас экономил на своих охранниках — я увидел только двух небритых суровых типов с автоматами. На какое-то мгновение у меня появилась мысль ворваться в помещение и уничтожить их, но только на мгновение. Вооруженный складным ножом, на полной скорости обгоняющий не каждую черепаху, я и приблизиться к ним не успел бы.
Через две минуты мы были возле радиорубки. Я прижал одно ухо к металлу двери, закрыл ладонью второе, чтобы приглушить грохот урагана, и напряженно вслушался. Ничего. Я осторожно положил руку на ручку двери, повернул и толкнул. Дверь не двинулась ни на миллиметр. Со всей возможной предосторожностью и точностью расчета движений человека, вытаскивающего знаменитый «Кохинор» из гнезда спящих кобр, я отпустил ручку.
— В чем дело? — спросила Сьюзен.— Разве...
Это все, что она успела сказать до того, как моя рука закрыла ей рот. Мы отошли на пятнадцать футов от этой двери, прежде чем я снял свою руку.
— Что такое? Что такое? — Ее тихий голос подрагивал, она не знала, что делать — испугаться, рассердиться или то и другое.