— Не стреляйте! — закричала Сьюзен.— Не убивайте его, а то мы все погибнем!
Луч фонаря качнулся, затем снова застыл. Застыл на мне. А пистолет, насколько я мог видеть, с места не сдвинулся. Сьюзен сделала пару шагов по направлению к Каррерасу, но он остановил ее окриком:
— Прочь с дороги, миледи! — Никогда в своей жизни и я не слыхал такой злобы и ненависти в столь концентрированном виде. Я сильно недооценивал молодого Каррераса. Ее слова просто не доходили до него, настолько неумолимо было его намерение. Я все еще не дышал, во рту пересохло как после попойки.
— «Твистер» — Ее голос прозвучал настойчиво, убедительно и отчаянно.— Он зарядил «Твистер»!
— Что? Что ты болтаешь? — На сей раз ей удалось заинтересовать его. — «Твистер»? Заряжен? — Его голос был по-прежнему злобен, но мне показалось, что я уловил в нем нотку страха.
— Да, Каррерас, заряжен! — я никогда раньше не знал, как важна влажность глотки и рта для человеческого голоса. Сейчас я не столько говорил, сколько каркал. — Заряжен, Каррерас, заряжен.— Повтор был не для того, чтобы усилить значение уже сказанного. Я просто не мог придумать, что еще сказать, как воспользоваться теми несколькими секундами, которые даровала мне Сьюзен.
Я передвинул руку, на которую опирался и которая была в глубокой тени позади меня, как бы пытаясь удержаться при качке «Кампари». Мои пальцы сомкнулись на рукоятке молотка, который я перед этим уронил. Особого энтузиазма во мне это, правда, не вызвало. Фонарь и пистолет были по-прежнему направлены на меня.
— Ты лжешь, Картер! — В его голосе опять появилась уверенность,— Одному богу известно, как тебе удалось узнать об этом, но ты лжешь, ты не знаешь, как заряжать его.
Это было именно то, чего я добивался: заставить его вступить в разговор.
— Я не знаю, но знает доктор Слингсби Кэролайн.
Моя фраза буквально потрясла его. Луч фонаря закачался. Но закачался не очень сильно.
— Откуда ты знаешь о докторе Кэролайне? — хрипло спросил он. Его голос почти срывался на крик.— Откуда...
— Я говорил с ним сегодня вечером.— спокойно ответил я.
— Говорил? Так ведь, чтобы его зарядить, нужен ключ. Единственный ключ. А он у моего отца.
— У доктора Кэролайна есть дубликат. В табачном кисете. Вы ведь не догадались посмотреть там, не так ли, Каррерас? — насмешливо спросил я.
— Лжешь,— механически повторил он. Затем, более убежденно: — Я говорю, что ты лжешь, Картер! Я следил за тобой целый вечер. Я видел, как вы выходили из лазарета. Неужели ты думаешь, что я настолько глуп, чтобы не проявить подозрительности, когда увидел, что часовой пьет кофе, предложенный ему мягкосердечным Картером? Я запер лазарет на ключ и пошел за вами к радиорубке и вниз к каюте Сердана. Но ты не заходил в каюту, Картер! Я потерял вас из виду только на несколько минут, это я должен признать. Но ты не заходил в каюту.
— Почему же вы не остановили нас раньше?
— Потому, что я хотел выяснить, что ты задумал. И я выяснил.
— Так вот кого мы видели! — сказал я, обращаясь к Сьюзен. Убежденность в моем голосе удивила даже меня самого.— Вы глупец, мы заметили кого-то в тени и поспешили уйти. Но мы вернулись, Каррерас, мы вернулись. К доктору Кэролайну. И мы не тратили впустую время на разговоры с ним. У нас была идея получше. Мисс Бересфорд не совсем точно выразилась. Я не заряжал «Твистер». Это сделал сам доктор Кэролайн.— Я улыбнулся и повел глазами в сторону от луча фонаря, указывая на место позади и правее Каррераса.— Скажите ему, доктор.
Каррерас повернулся в сторону, злобно выругался и резко метнулся обратно. У него был быстрый ум, а его реакция была еще быстрее, и он почти не поддался на старую уловку. Все, что он нам дал, была лишь доля секунды времени, и за это короткое мгновение я даже не успел сжать рукоятку молотка. А теперь он был готов пристрелить меня.
Но нажать на спусковой крючок он не успел. Сьюзен ждала этого шанса, она чувствовала, что я подвожу дело к нему. Она бросила фонарь и рванулась к Каррерасу в тот самый миг, когда он начал поворачиваться, а между ними было всего лишь три фута. И вот она уже отчаянно вцепилась в его руку, в которой он держал пистолет, давя на нее всем своим весом и отжимая к полу. Я конвульсивно выбросил свою правую руку из-за спины и с размаху метнул двухфунтовый молоток прямо в голову Каррерасу, вложив в этот бросок все свои силы.
Он увидел летящий снаряд. Его левая рука, все еще сжимавшая фонарь, была занесена для удара по незащищенной шее Сьюзен. Он резко отклонился в сторону, инстинктивным движением выбросил левую руку вперед, и молоток с огромной силой ударил его пониже локтя. Его фонарь выпал из руки, и трюм погрузился в абсолютную темноту. Куда отлетел молоток, я не знал — как раз в этот момент по полу с грохотом проскользни тяжелый контейнер.
Контейнер остановился, и в неожиданной секундной тишине стали слышны звуки борьбы и тяжелое дыхание. Я медленно поднялся на ноги, моя левая нога была практически бесполезной, а может быть, мне только казалось, что я поднимался медленно. Страх, когда он достаточно силен, обладает удивительным эффектом замедлять время. А я боялся. Боялся за Сьюзен. Каррерас для меня существовал лишь как источник угрозы для нее. Только Сьюзен: он был крепкий, здоровый мужик, он мог сломать ей шею одним захватом, убить ее одним ударом.
Я услышал, как она вскрикнула, от боли и ужаса. Тишина на мгновение, тяжелый глухой шлепок падающих тел, снова сдавленный крик Сьюзен, и опять тишина.
Их там не было. Когда я добрался до места, где они боролись, их там уже не было. Секунду стоял озадаченный, в кромешной темноте. Потом нащупал рукой трехфутовую отражательную перегородку и всё понял: в борьбе на качающейся палубе они наткнулись на нее и опрокинулись на дно трюма. Прежде, чем у меня было время подумать, прежде чем я осознал, что делаю, я перемахнул через перегородку. У меня в руке был нож боцмана с обнаженным остро заточенным шилом.
Я споткнулся, приземлившись на левую ногу, упал на колени и почувствовал прикосновение к чьей-то голове и волосам. Волосы длинные: Сьюзен. Едва я успел подняться, как он набросился на меня. Не попятился, не уклонился от меня в этой темноте. Он напал на меня. Это означало, что он потерял свой пистолет.
Мы вместе упали в схватке на пол. Он нанес мне один, второй, пятый удар в грудь, в бок, его короткие удары были сильны, как удары отбойного молотка, и я думал, что он сломает мне ребра. Но я их не ощущал по-настоящему. Он был сильным, очень сильным, но при всей его силе, даже не будь у него парализована левая рука, в эту ночь он не мог спастись.
Я застонал от болезненного удара, а Каррерас закричал в агонии, когда рукоятка ножа Макдональда плотно уткнулась в его ключицу. Я выдернул нож и нанес еще один удар. И еще один. И еще. После четвертого удара он больше не кричал.
Каррерас умирал тяжело. Он перестал меня молотить, но своей правой рукой он обхватил мою шею, и с каждым моим ударом удушающая сила возрастала. И вся эта конвульсивная сила человека, умирающего в агонии, была направлена на то место, которое так пострадало от удара мешка с леском. Боль, парализующая боль раскаленным заточенным копьем пронзила мне спину и голову, шея вот-вот должна была переломиться. Я нанес еще один удар. И тут нож выпал из моей руки.
Когда я пришел в себя, кровь стучала в висках, голова готова была разорваться на части, легкие раздувались и хватали воздух, который в них не поступал. Я испытывал такое чувство, как будто меня медленно душили, и я задыхался.
И тогда я смутно осознал, что происходило. Рука мертвеца все еще сдавливала мою шею и под воздействием сокращавшихся в смертной судороге мышц сжимала мою шею. Очевидно, я не долго находился без сознания, не более минуты. Двумя руками я ухватился за его кисть и сумел оторвать его руку от своей шеи. С полминуты, а может и дольше, я безжизненно пролежал на полу трюма. Мое сердце отчаянно стучало, я пытался схватить хоть немного воздуха, но на меня волнами накатывались слабость и головокружение. А какой-то отдаленный настойчивый голос, отчаянно настойчивый, но и такой же далекий, непрерывно говорил мне в дальнем уголке моего мозга, что я должен встать, встать непременно.