Каррерас хвастался, что у него в каюте есть подробный план загрузки «Тайкондероги». Осталось девять минут, а то и меньше. Где же он, черт возьми, может хранить Этот план? Я проверил туалетные столики, шкафы, ящики, прикроватные столики. Ничего. Ничего. Семь минут...
Где, где может он его хранить? Думай, Картер, ради бога, думай. Может быть, Кэролайн снарядит «Твистер» быстрее, чем предполагалось. Как можно знать наверняка, что его можно снарядить именно за десять минут? На радио и соврут — недорого возьмут. Если уж этот «Твистер» такой секретный — а пока его не сперли, он и был такой сверхсекретный,— что даже о существовании его никто не знал, откуда тогда это вдруг известно, что он снаряжается за десять минут и не меньше? Кто это может знать? Может быть, все, что требуется, это тут повернуть, там покрутить. Может быть... может быть, он уже закончил? Может быть...
Подобные мысли я от себя безжалостно гнал. Они вели к панике и поражению. Я стоял неподвижно и заставлял себя думать, думать спокойно, беспристрастно. Осмотрел все очевидные места. Но там ли я искал? В конце концов ведь я уже однажды проверял его каюту, когда искал радиоприемник, искал довольно тщательно и не видел никаких признаков плана. Он его спрятал, конечно, спрятал. Он не мог им рисковать. Его мог найти, например, стюард во время ежедневной уборки каюты, до того, как корабль был захвачен. Разумеется, сейчас нет дежурных стюардов и уборок, но он мог просто не позаботиться переложить его в другое место. Куда он мог его спрятать, чтобы на него не наткнулся стюард?
Такой подход исключал всю мебель, все те места, на обыск которых я потратил время. Исключались койка, одеяла, матрацы, но не ковер! Идеальное место для того, чтобы спрятать листок бумаги.
Я прямо-таки бросился на ковер в спальне. Ковры в пассажирских каютах «Кампари» крепились к полу кнопками, так что снимать их было легко. Я схватился за угол ковра, который был ближе к двери, и отстегнул с десяток Кнопок. Он лежал прямо там, в шести дюймах от края. Большой лист чертежной кальки, сложенный вчетверо. В углу стоял штамп: «Турбоэлектроход «Тайкондерога». Совершенно секретно».
Оставалось пять минут.
Я смотрел на этот лист до тех пор, пока не запомнил его точное положение по отношению к ковру, затем взял
его и развернул. Схема «Тайкондероги» с полным планом размещения груза. Но меня интересовал только палубный груз. На плане указывались ящики, сложенные на носовой и кормовой палубах, и двадцать ящиков на носовой палубе были помечены жирным красным крестом. Красный цвет обозначал золото.
Аккуратными небольшими буквами Каррерас сделал приписку сбоку: «Все ящики на палубе имеют одинаковый размер. Золото находится в водонепроницаемых металлических ящиках, заполненных пенопластом, чтобы обеспечить плавучесть в случае повреждения или затопления. Каждый ящик снабжен желтой меткой для воды. Я предположил, что это какое-то химическое вещество, которое при попадании в воду окрашивает в желтый цвет большой участок моря, и продолжал читать дальше: «Ящики с золотом не отличаются от обычного груза. На всех ящиках надпись «Хармсворт и Холден. Электротехническая компания». Объявленное содержимое — генераторы и турбины. Груз на носовой палубе направляется в Нэшвилл, Теннесси, там одни турбины. Груз на кормовой палубе — в Ок-Ридж, Теннесси, только генераторы. Так обозначено. Двадцать ящиков, стоящих в передней части носовой палубы, содержат золото».
Я не спешил. Времени было очень мало, но я не спешил.
Я изучал план, который полностью соответствовал примечаниям Каррераса, и отдельно изучал примечания до тех пор, пока не стал уверен, что не забуду ни слова. Свернув план, положил его на то же самое место, прижал кнопками ковер, быстро проверил в последний раз каюту, чтобы убедиться, что не оставил никаких следов своего посещения. Насколько я мог видеть, их не было. Закрыв дверь на ключ, я вновь вышел на палубу.
Резкий, холодный дождь стал еще сильнее. Его косые струи, хлеставшие со стороны левого борта, с металлическим стуком падали на переборки пассажирских кают, под острым углом отлетали от полированных деревянных палуб. Выдвинув весьма правдоподобную гипотезу, что охранники Каррераса будут держаться правого, защищенного от дождя, борта, торопясь на корму, я держался противоположной стороны. Когда я шел в черном костюме и маске, бесшумно ступая ногами, на которых были только носки, меня нельзя было увидеть или услышать даже на расстоянии в несколько футов. Никто не видел и не слышал меня, никого не видел и не слышал я. Но я и не пытался что-либо увидеть, услышать или предпринять иные меры предосторожности. Через две минуты после ухода из каюты Каррераса я уже был у трюма номер четыре.
Мне не стоило так спешить. Каррерас даже не попытался поставить на место брезент, который он сдвинул, чтобы снять доски, и я мог видеть, что происходило на дне
трюма. Внизу стояли четыре человека. Двое из них держали мощные электрические фонари, Каррерас держал в руке пистолет. Доктор Слингсби Кэролайн в нелепом седом парике, сдвинутом на бок, стоял склонившись над «Твистером». Я не мог видеть, что он делал.
Все это напоминало мне рисунок девятнадцатого века с изображением грабителей могил, занимающихся делом. Глубокий, как могильная яма, трюм, гробы, фонари, ощущение опасности, спешки и мрачной сосредоточенности, придававшее этой сцене зловещий, заговорщический дух,— все элементы были налицо. И особенно почти ощущаемое физически чувство напряжения, наполнявшее трюм. Напряжения, которое было вызвано не боязнью быть обнаруженными, а возможностью в любую секунду совершить роковую, непоправимую, катастрофическую ошибку. Если для того, чтобы снарядить «Твистер», требовалось целых десять минут, а скорее всего даже больше, то процедура эта была весьма мудреной. Несложно было догадаться, что мозг доктора Кэролайна был не в том состоянии, чтобы легко с ней справиться. Он нервничал, а возможно, и просто боялся, руки у него дрожали, он работал, естественно, с неподходящим инструментом, на качающейся палубе, при неровном свете фонарей. Хотя он, судя по всему, не был в достаточной степени ни безумцем, ни дураком, чтобы намеренно рвануть эту штуковину, мне, да и там внизу казалось, что у него есть все шансы сделать это ненароком. Инстинктивно я отодвинулся на пару футов назад, пока комингс люка не скрыл от меня сцены внизу. Я больше не видел «Твистер», и у меня отлегло от сердца.
Поднявшись на ноги, я пару раз осторожно обошел вокруг люка, первый — ближе, второй — дальше от него. Людей Каррераса видно не было, если не считать охранников у орудия, кормовая палуба была совершенно пуста. Я вернулся к левому переднему углу люка и устроился там в ожидании событий.
Я надеялся, что мне не придется долго ждать. Морская вода была холодной, такими же холодными были дождь и ветер: я промок до костей и периодически испытывал сильные приступы дрожи, такой дрожи, которую никак не мог унять. Я чувствовал, что меня сильно лихорадило.
Возможно, к этой дрожи имела какое-то отношение навязчивая мысль о промахнувшейся руке доктора Кэролайна. Впрочем, какова бы ни была причина, мне крупно повезет, если я отделаюсь лишь воспалением легких.
Через пять минут я осторожно заглянул в люк. Все так же. Поднявшись, я потянулся и начал осторожно прохаживаться по палубе, чтобы размять тело и особенно ноги. Если дела пойдут так, как я думал, мне необходима будет хорошая спортивная форма.
Если дела пойдут так, как я надеялся. Я осторожно заглянул в трюм третий раз и замер, оставшись в согнутом положении. Доктор Кэролайн закончил свою работу. Под недремлющим взглядом и пистолетом радиста он привинчивал на место крышку гроба, в то время как Каррерас со своим помощником, сняв крышку следующего гроба, склонились уже над ним. Судя по всему, они устанавливали взрыватель для аматола в гробу. По всей вероятности, он нужен был для страховки на случай, если не сработает «Твистер», или, еще более вероятно, предназначался в качестве детонатора для атомного заряда, если собственный взрыватель того выйдет из строя. Наверняка я знать не мог, а только догадывался. И в данную минуту меня это совершенно не волновало. Наступил критический момент.