Перед ним возникла картина, но не сон, а словно приложение к книге из сна. Она ожила, как мультфильм, наполнилась движением, лучистым солнцем. Стали видны повороты реки, домики по берегам, острова на воде и небо над ними. Толстые белые облака поднялись в виде грибов лисичек, из их шляпок закапал длинный сияющий дождь. В лучах солнца на островах вспыхнули россыпи красных и синих ягод. Показались башни гигантских муравейников в рост человека. Саша пригляделся: огромные муравьи бежали по камням и за тысячи лет протоптали в них тропы в ширину человеческой ступни. Из-за поворота реки показался дымок, за ним старый пароход. Звеня и расплескивая трубочки сахарных волн, он подошел к пристани. На ней Саша увидел название, написанное маминой рукой, как будто ее письмецо, пришедшее к нему. И мамины надписи на этом плане местности - волнующиеся, подвижные - названия их города, речки и холма, потом, двигаясь направо, зеленой дорожки к их грушевому дому. Он повернул туда голову. Дорожка зашевелилась и превратилась в мамину руку с вытянутым указательным пальцем - и все пропало.
Он встал с бьющимся сердцем. Постоял, оглядел себя, чувствуя что-то, и заметил, что по его брюкам поднимаются вверх огромные муравьи. Они бегали по картинке! Он стряхнул их, но муравьи не убежали, а подошли, столпились вокруг него кружком и принялись его разглядывать. Так они простояли довольно долго, не отводя от Саши внимательного взгляда. Он скользнул по скамейке в сторону. Муравьи подвинулись за ним. Тот быстро сел на дальний конец, отвернулся и снова взглянул на дорожку. На ней никого не было. "Дифракция! От жары предметы увеличиваются!" - подумал он и понял, что больше тянуть нельзя. Нужно найти Седого и поговорить о матери, он был ее другом. Саша вспомнил, как бежал от него, и ему стало нехорошо. "Лучше начать со священника", - решил он. Надо было повидать отца Михаила до отъезда во Францию, вообще давно... Он хотел увидеть его после похорон. Проводить маму пришли сослуживцы, студенты, пол-университета, только отца Михаила не было, так Кэти сказала, он сам не помнил. И маму не отпевали в храме - самоубийство. И на похороны священник не пришел.
Уже потом его поразило, что людей на похороны собралось много, а после никто не звонил, все ушли и забыли. Он чувствовал что-то тревожное, какой-то смысл крылся в этом факте и приближал его к необъяснимой и мучительной загадке маминой смерти. Они говорили с Грегом и с Кэти. Она руками разводила, только повторяла: "Ведь преуспевающий ученый!" - все это было не то.
Первые месяцы он думать об этом не мог, просто не хотел. Как будто причина для него вообще роли не играла: какая разница, что да почему? - событие поглотило все. Потом, об этом, обвалившем жизнь моменте, он думал полгода. Может быть, в это время он вообще ничем больше не занимался. Как вышло, что он так мало знает? Ее самоубийство было для него полной неожиданностью еще и потому, что она поразительно помолодела в последний год, расцвела, как будто стала одного с ним возраста. Но страдала бессонницей, пила снотворные. Сменила их на антидепрессанты, потому что врач сказал, что надо лечить причину... Он подумал это слово, и у него заныло в груди. Не получалось думать об этом...
Он для чего-то закрутил головой, словно разглядывая сквер, но на самом деле не видя траву, кусты и временами пересекающих сквер людей. Думая о маме, он только краем сознания чувствовал, что это движение прохожих в разных направлениях сродни его душевному представлению о том, что с ней случилось... Машинально, привычным движением он закинул волосы за лоб и, приглаживая их рукой, закрыв глаза, обернувшись взором вовнутрь, словно сам одновременно шел в разных направлениях, только угадывая рядом родной силуэт... Потом он медленно и плотно провел ладонью по лицу, потер горбинку носа и удлиненные щеки, долго тер все лицо и, наконец, уронив руки, явно не понимая, что делает, полез в карман. Оттуда выудил мелочь, карточку для прохода на работу и с большим изумлением уставился на нее, словно видя ее впервые. Особенно интересно ему показалось рассматривать, как она бликует на солнце, так что он в четверть часа крутил ее так и сяк. Наконец, слегка закусив ее край, он понял, что ее безнадежно испортит, а к священнику надо - потом, лучше начать с простого, с документов - ведь он и половины не разобрал. Он сел поровнее. Конечно, это необходимо сделать в любом случае, они горой лежат. Саша с облегчением встал, разгладил покусанный край карточки; весь мамин архив хранился у него в сейфе. Перебрал в руках связку ключей и пошел искать такси.