Получив солдат, Шиврю расставил их по углам дома, где жила Монлюсон, с приказом никого не выпускать из него.
Орфиза же занялась сбором всего, чтобы бежать немедленно. Ей казалось, что это так просто поехать верхом в лагерь великого визиря, да ещё всего лишь в сопровождении всего двух слуг. К чему же и любить, если не для того, чтобы презирать все опасности? Ей, конечно, и в голову не приходило, что Шиврю со своей стороны тоже займется кое-какими приготовлениями.
Однако эти приготовления не ускользнули от глаз Орфизы, сумевшей из-за оконной шторы разглядеть Шиврю и солдат.
Кровь бросилась ей в лицо: она в плену!
— Что это значит? — возмущенно спросила она вышедшего по её просьбе графа? — Я в плену?
Нет, прекрасная кузина, это всего лишь для охраны вас.
— Что же, вы боитесь нападения на меня?
— Ну, здесь бы я и один справился.
— Стало быть, если я захочу уехать, эти солдаты мне помешают?
— Они помешают, как минимум всякому безрассудству. Н-да, это откровенно… А по какому праву вы вмешиваетесь в мои дела?
— Прошу вас, взгляните.
И Сезар с улыбкой подал Орфизе раскрытое письмо короля.
— Значит все-таки я в плену, — заметила она, пробежав письмо глазами, — а вы мой охранник.
— Да, и это приятное поручение я выполню с превеликим усердием. Вы сами меня похвалите потом за него.
— Ну уж не думаю.
— Женщины так непостоянны, — тихо проговорил Сезар, не удержавшись от дерзости даже сейчас.
— Кстати, я могу кого-либо принимать, по крайней мере?
— Но, прекрасная кузина, этот дом — не тюрьма.
— Дом с тюремщиком, по-вашему, не тюрьма?
Сезар прикусил губу.
— Я вас не удерживаю, граф. До встречи в Лувре.
После ухода Шиврю Орфиза послала одну из своих женщин за Кадуром. Тот, придя к Орфизе, стал перед ней, как вкопанный, с дрожащими губами.
— Ты, кажется, готов сделать все, чтобы спасти своего господина? — спросила Орфиза.
— Все.
— У тебя славное сердце.
— Не знаю. У меня сердце, которое и любит, и ненавидит одновременно.
— Такие сердца — самые надежные. Если бы я была свободна, ты уехал бы не один.
— А, и вы тоже? Горлица в гнезде коршунов.
— Но я в плену, прикована цепью к месту. Вот взгляни: эти солдаты стерегут меня.
— Тем лучше… Там ведь ад.
— Что ты имеешь в виду?
— Простите, не что, а кого.
— Кого же?
— Турок.
— Ты думаешь, они должны меня испугать?
— Я не думаю, госпожа, я знаю.
— Меня?!
— Нет, их.
— Ну да, ведь ты, кажется, сказал, что там ад?
— Сказал.
— И ты поедешь туда?
— Там нет других опасностей, кроме смерти.
— Тебе понадобится это, — сказала она, протягивая вынутые ею из ящичка бриллианты и жемчуг.
Кадур спокойно заложил руки назад и отступил.
— У тигра только и есть одна лишь хитрость, а у льва — храбрость, когда они идут на охоту. Если мне не удастся то, что я задумал, значит, не удастся никому.
— Иди же и вернись только вместе с ним.
Араб впервые опустил глаза.
— Если я спасу его, будете ли вы хоть немножко любить невольника, у которого ничего нет, кроме жизни?
— Я вложу руку в его руку. Он станет моим другом, и я спрошу его: чего ты хочешь?
Молния сверкнула в глазах араба.
— Если вы не увидите снова моего господина, значит, я мертв.
10. Пытка водой
Ночью Кадур покинул французский лагерь. Он был не один: помимо Коклико и Сент-Этьена, с ним ехали ещё двое — Угренок и паж. Черты лица пажа сильно напоминали принцессу Мамьяни.
В пути Сент-Эллис и Мамьяни обменялись короткими репликами.
— Ну что, вы придумали что-нибудь? — спросила принцесса.
— А вы, принцесса?
— Я? Для чего? — улыбаясь, спросила она.
— Ну, раз так, я поеду, куда вы поедете.
— Но я еду туда, где вам быть не следует.
— Надеюсь, таких мест в мире не много.
— Это одно из них.
— Вы уверены?
— Совершенно.
— Ваше слово — закон для меня.
— Вы примерный ученик.
— Это потому, что вы для меня — первый учитель после Господа нашего.
— Звучит претенциозно.
— Зато верно.
Принцесса промолчала. И хотя её сердце было занято другим, ей эти молодого маркиза были далеко не неприятны.
Выехав на пригорок, они остановились для совещания.
Сент-Эллис погладил гриву лошади и, воспользовавшись остановкой, продолжил ранее начатый разговор с принцессой:
— Все это так странно. Вы, должно быть, меня околдовали. Я снова в диком краю и всего лишь затем, чтобы освободить господина, которого я собирался… Очень логично, не так ли?