Коклико, казалось, это не расслышал.
— Вы были у госпожи Суассон?
— Да, была.
— Как же мы глупы… То-есть, извините, это я глуп. Ведь у нас есть Брискетта!
— Горничная у Суассон?
— Ну да! Такая хорошенькая девочка, веселая, как птичка, хитрющая, как бесенок. Она была без ума от графа де Монтестрюка, когда мы бегали по полям Арманьяка. У неё в мизинце ума больше, чем у меня во всем теле.
— Ты думаешь, она нам поможет? Это же простая горничная.
— Позвольте, принцесса, она прежде всего женщина. Разве не женщина послала бедного Паскалино в Мец? Разве не женщина послала графа де Колиньи в Венгрию? Не женщину ли я видел в доме Гуссейн-паши? Не женщина ли была в Зальцбурге, наконец? Когда одна женщина все запутает, распутать может только другая женщина.
— Пожалуй, ты прав. Действуй.
Но когда Коклико пришел в дом к графине Суассон, ему сообщили, что Брискетта уже не служит у нее.
— Где же она? — спросил он у лакея.
— О, она теперь — знатная дама, на свой лад, конечно.
— Знатная дама? Брискетта?
— Ну да. Ведь она стала актрисой.
В Париже отыскать актрису нетрудно. И хотя Брискетта сменила имя, через час поисков Коклико уже стучался в дверь квартиры госпожи Дюмайль.
Увидев его, Брискетта схватила Коклико за руки и затараторила:
— Как я рада тебя видеть, Коклико! Ты мне напоминаешь о…
Разумеется, последовали воспоминания о прошлом. Оно, впрочем, закончилось настоящим в довольно импозантном изложении:
— … И мой милый Югэ, блестящий капитан, возвращающийся из Венгрии, с лаврами на челе и с надеждой в сердце… Вот счастливец! Ведь двор засыплет его наградами.
— Нет, мой бедный господин — в тюрьме, и если выйдет оттуда, то лишь для того, чтобы лишиться головы, как я думаю.
— Что ты говоришь?!
— Правду, Брискетта… Извините, госпожа…
— Какая госпожа! Я для тебя Брискетта. Но убить Югэ! Нет, я не позволю!
— Я знал, что вас его беда поразит.
— Меня? Да ведь он мне один и дорог на всем свете. Остальные — это шуты несчастные. А. Ерунда… Главное, узнать, где он.
Она расспросила Коклико обо всех деталях, какие он знал.
— Теперь ясно. — сказала она. Это все Шиврю натворил. Но тут ещё есть и женщина.
— Две, Брискетта, две.
— Ах, да, ещё же принцесса Мамьяни. — Брискетта улыбнулась. — Моя соперница, но я её люблю. Она ведь тоже старается ради Югэ. Но я ей докажу, что актриса может быть сильнее принцессы. Сначала я узнаю, где находится мой бедный друг.
— Когда же Брискетта?
— Ну, сегодня или завтра, если не застану у себя судью по уголовным делам.
— Вы знакомы с такой важной персоной?
— Разве актрисы не знакомы со всем светом?
Брискетта позвонила, велела подать портшез и попросила
Коклико прийти к ней завтра в это же время.
Узнав о прибытии госпожи Дюмайль, судья остановил прием знатных лиц — графа, пары маркизов и с десяток дворян пониже — и велел провести её обходным путем в свой кабинет. Почти три четверти часа провела эта госпожа со страшным судьей. Прощаясь и целуя ей ручки, он спросил:
— Это все?
— Совсем не все, я ещё приду. Но вы помните, что обещали?
— Протянуть дело? Ради ваших глазок я вырву несколько дней… Три или четыре.
— Так мало!?
— Но, сударыня, поверьте…
— Мало.
— Да ведь целых четыре дня!
— Нет, шесть
— Пожалуй, шесть.
— Тогда я приду на пятый.
— Нет, лучше днем раньше. Тогда, может, выиграете ещё пару дней.
— Согласна. — Смех актрисы был вовсе не нарочитым.
Но сев в портшез, она задумалась. Дело было настолько серьезным, что у неё было возникли сомнения. Ведь она держала в руках бумаги, служившие доказательствами вины Монтестрюка. Но не для нее. Она-то в них не верила, но как доказать правду судьям? Хот письмо к Лавальер её смущало: оно ей было непонятно. И ей пришла в голову мысль — известить обо всем мадемуазель Монлюсон.
На другой день у неё были Коклико и Угренок, которым она все рассказала. Верные слуги Югэ с ужасом переглянулись. Слова «измена» и «преступление» прозвучали в их ушах погребальным звоном. Заметив это, Брискетта решила настроить их на борьбу.
— Вы, я вижу, так же негодуете, как и я вчера, когда слушала всю эту историю, — заметила она по поводу тех проклятий, которые произносил Коклико, когда в рассказе Брискетты встречались имена Шиврю или Суассон.
— Только, — заметила она, улыбаясь, — я лучше скрывала свои чувства.
— Дайте побраниться, Брискетта, ведь от этого становится легче.
— Мой добрый Коклико, давайте-ка лучше поищем предателя, способного на такие преступления.
Угренок почесал лоб.
— Может, есть средство, — прошептал он, сильно краснея.
— Ты думаешь? Какое же?
— Помните, Коклико, того мошенника, что вы спасли в окрестностях Зальцбурга?
— Пенпренеля? Как же, помню этого висельника. Не пойму, зачем я его оставил в живых.
— Пенпренеля? Как же, помню этого висельника. Не пойму, зачем я его оставил в живых.
— А, подумаешь, чепуха все это.
— Он служил у Брикетайля. Значит, он хорошо знает уловки этих людей. Он должен нам помочь.
— У вас есть его адрес? — спросила Брискетта.
— Как же… Улица Утят, вывеска «Крыса-пряха».
— Надо скорей идти туда и дать этому Пенпренелю денег. Золотая нитка — самая прочная, когда надо привязать к себе человека.
Коклико пожал плечами и написал три упомянутых выше слова.
20. Женский союз
Брискетта посетила принцессу Мамьяни со свей идеей через графиню Монлюсон обратиться за помощью к королю. Но Леонора сразу же поняла её и перебила:
— Я уже была вчера в Шельском аббатстве.
— Прекрасно!
— Но хотя игуменья меня приняла очень хорошо, она ясно дала понять, что встреча с мадемуазель Монлюсон невозможна. После приключения вблизи аббатства пройти в павильон, где она живет, невозможно. Нужно особое разрешение. Игуменья дать его не может. О а также добавила, что получить его вообще невозможно.
— Она ошибается, — уверенно возразила Брискетта, — я его получу.
— Каким же путем?
— Пока не знаю, но я его получу.
На следующий день, когда Коклико направлялся на улицу Утят, разодетая Брискетта ехала к судье. Он принял её, но не смог, несмотря на приклеенную к лицу улыбку, скрыть серьезность его выражения.
— У меня неважные вести для вас, красавица, — говорил он, ведя её к креслу. — Отдан приказ ускорить ведение дела. А это — плохой признак. Возможно, приговор будет вынесен через пару дней.
— Приговор? Его осудят?
Судья молча кивнул головой.
— И этому нельзя помешать?
— Никак. Впрочем… Ну, если какая-нибудь важная особа, чье положение освобождает её от разных подозрений, покажет, что Монтестрюк пробрался в сад ради нее. Тогда гнев короля остынет… А насчет остального выскажется граф де Колиньи при возвращении.
На лице Брискетты отразилась надежда.
— А когда вернется граф де Колиньи, можно выиграть время?
— Выиграть время значит выиграть все.
— Только уважение к правосудию удерживает меня от поцелуя, господин судья.
— Не надо ничего преувеличивать, даже уважения.
Брискетта, улыбаясь, подставила розовую щечку, а потом, как бы между прочим, произнесла:
— А теперь дайте мне формальный допуск посетить графиню де Монлюсон и без свидетелей.
Судья вскочил с места.
— Что вы, что вы! Строжайше запрещено! Если я его дам, потеря места — ничто по сравнению с другими последствиями.
— Значит, невозможно?
— Совершенно невозможно.
— Никак?
— Никак.
Брискетта изобразила горе, и слезы показались у неё на глазах.
Судья пришел в замешательство. Потянулись минуты, пока он размышлял. Тут в дверь раздался стук. Вошел пристав, с ним молоденькая, скромного вида девочка с опущенными глазами.