– Анхель, пожалуйста, не расстраивайся так, – попросил меня Данила. – Ты же удивляешься этим схемам, таблицам. Тебе кажется странным, что Андрей видит в наших книгах ребус, логическую задачку. Но для него это нормально. А мне ведь и мистика непонятна, и наука кажется странным занятием. Но я понимаю, что есть люди, которые нуждаются в помощи. И я знаю, что скрижали помогут многим.
Да, Данила прав. И Андрей прав. И я прав. Мы просто смотрим на мир по-разному. Для Андрея – это непаханое наукой поле. Для Данилы – это отношения между людьми. Отношения, в которых почему-то, против всякого здравого смысла, нет гармонии и любви. А для меня это борьба Света и Тьмы, причем реальных. Светлые и темные духи... Как учил меня дед.
Легче всего мне было разгадать смысл четвертой Скрижали, – говорил Андрей, выставляя на стол печенье, орехи и цукаты. – Чего меньше всего у человека, страдающего параноидным расстройством?
– Вопрос не по окладу, – пошутил Данила.
Эту «прибаутку» он принес из армии. Она означает, что задаваемый вопрос должен быть адресован вышестоящему командованию. В широком смысле – спрашивайте у тех, кто это знает и кто за это отвечает.
– Человек, страдающий параноидным расстройством, не доверяет окружающему миру, – объяснил Андрей. – Абсолютно. Вообще – ничему и никому. Мир кажется ему враждебным. А все происходящее кажется ему «заговором» – за этим человеком следят, его мысли прослушивают, против него замышляют что-то ужасное...
Андрей продолжал рассказывать об основных проявлениях этой болезни, а я словно перелистывал в своем сознании страницы Митиного дневника.
«День первый. О том, что за мной установлена слежка, я начал догадываться три дня назад. События последующих двух дней подтвердили мои самые худшие предположения. Я пытался установить систему. Мне нужно было понять, чем агенты, приставленные ко мне, могут выдать себя. Я перебирал сотни вариантов. Шел по улицам, приглядывался, прислушивался.
Агенты переговариваются у меня за спиной – в транспорте, на улицах, в офисе моей конторы. Я слышу, что они говорят обо мне. Я оборачиваюсь и смотрю на них, но они тут же делают вид, что говорят о совершенно посторонних вещах – о погоде, о покупках, о своих родственниках.
День второй. Сегодня самый ужасный день моей жизни. Пытаюсь все записывать подробно, чтобы не сбиться и ничего не упустить. С утра мама заглянула ко мне в комнату:
– Митя, что ты будешь на завтрак?
Я сразу понял, что и ее завербовали. Они зомбируют всех, с кем я могу хоть как-то войти в контакт. Конечно, они должны были сделать это и с моей матерью.
Я вышел в кухню и пригляделся к тому, как она нарезает хлеб. Нож в ее руке ходил не как обычно. Обычно мама режет хлеб по верхней поверхности, как будто распиливает бревно на козлах. А эта женщина резала хлеб с краю, по боковой поверхности.
Черт! Они не стали ее вербовать, они просто ее украли и подменили агентом! Как ужасно осознавать, что так могли обойтись с твоей матерью...
День третий. Ну все. Попался. Кончено. Столько агентов. Они и милиционеров завербовали. А вот теперь врачей из себя изображают. Понятно, они хотят меня перепрограммировать. Так они поступают со всеми, у кого нет души. Но у меня она есть. Теперь они будут пытаться ее уничтожить.
День четвертый. Я испытываю внутреннюю опустошенность... Я ничего не испытываю... Я опустошен... Внутри...».
Я вспомнил Митю. Этого странного юношу, который решил разрушить мир. Ему казалось, что если он разрушит мир, то он его спасет. Странная, парадоксальная идея. Впрочем, ничего странного, если учесть, как он относился к самому себе. Ведь он был раздвоен. В нем жило два человека – один Митя, а другой – Дмитрий.
(Книга из неПУТЬёвого сайта Вишнякова Андрея)
Я помню, как мы с Данилой мучились, пытаясь понять, чего же Митя хочет на самом деле. Почему он называет «Дмитрия» дураком? В чем состоит Митин план по разрушению мира? О чем он думает, когда говорит, что гусеница не всегда превращается в бабочку? И наконец, как ему помочь выпутаться из этого бреда?
– А в таком состоянии человек не только миру, но даже самому себе не доверяет? – спросил Данила.
– Да, даже самому себе, – подтвердил Андрей. – Особенно самому себе. Только он этого не понимает. А все дело именно в этом...
– Так было и с Митей! – понял я.
– Да, – Андрей качнул головой в знак согласия и принялся рассказывать о психологическом феномене «проекции».