— Пойдемте за кулисы, — предложил нам Данила.
За кулисами было шумно. Люди галдели, воодушевленно переговаривались друг с другом, обсуждали увиденное. У гримерок толпились поклонники с цветами.
— Данила, — послышалось откуда-то сзади.
Он автоматически обернулся, и я услышал его крик:
— Катя, ты?! Не может быть!
Да, за нами стояла Катя! Та самая — оставшаяся в этом мире половинка Ильи.
— Данила! — воскликнула Катя и, не в силах сдержать себя, кинулась в его объятья.
— Как я рад! — шептал Данила, глядя ей в глаза. — Как я рад тебя видеть!
Она ничуть не изменилась. И грусть по-прежнему была в ее глазах, но теперь в них была и вера. Нет, не вера, а уверенность. Раньше она только хотела быть частью Ильи, разделить с ним и жизнь, и смерть. Теперь она чувствовала себя им.
«Илюшенька, — говорила ее душа, обращаясь к любимому, — милый мой, прислушайся к моему сердцу... Оно бьется ради тебя. Каждый день, каждую минуту, оно трудолюбиво стучит, чтобы ты мог жить. У нас с тобой одна душа на двоих. Я знаю это.
Почему ты не слышишь его? Это же так просто — только прислушайся к моему сердцу, как я прислушиваюсь к твоему дыханию. Ведь ты дышишь, чтобы я могла жить. Я знаю это. Моя любовь сделает тебя счастливым. Она сделает тебя таким... Только прислушайся...»
— Катя, как ты здесь оказалась?! — я не верил своим глазам.
— Я на спектакль пришла — к Максиму и Ане, — ответила Катя.
— Ты их знаешь? — удивился Данила.
— Да, конечно, — тихо улыбнулась Катя. — Я же читаю все ваши книги. Спасибо вам!
— За что спасибо? — не понял Данила.
— За то, что вы делаете, — ответила Катя, и в глазах ее зажегся лучик надежды.
— Господи, да что мы такого делаем? — Данила смутился.
Катя замолчала, опустила глаза. И я понял — она вспоминает Илью. Она живет им, живет с ним. Ей одиноко и временами, наверное, очень больно.
— Я читаю ваши книги и не чувствую себя одинокой. Понимаете?.. — Катя смотрела на нас своими большими голубыми, как небо, глазами и плакала слезами радости, слезами силы. — Я вижу теперь, что хотя все мы разные, но у нас одна душа на всех. Понимаете?.. Одна на всех. Общая.
Вы написали, что у меня с Ильей одна душа на двоих. Это правда. Я так чувствую. Но если смотреть глубже, то ведь каждая душа с каждой другой душой связана. И даже если люди не знают друг друга, это ведь еще ничего не значит. Стоит им заговорить, просто посмотреть друг другу в глаза без страха — и эта связь, она чувствуется.
И вот я читаю ваши книги и словно смотрю этим людям в глаза. От этого тепло на душе и появляются силы. Я теперь хочу жить. Еще до смерти Ильи не хотела, а теперь хочу. Все это благодаря вам. А еще я познакомилась с Максимом и Аней. Посмотрела им в глаза и словно узнала, как будто видела их, пока читала «Учителя танцев».
От переполнивших меня в эту минуту чувств — нежности, сочувствия, заботы — я словно потерялся. Я не мог сказать ни единого слова, только что-то мычал и улыбался, наверное, как какой-то дурак.
Катя схватила нас с Данилой за руки и повела в гримерку к Максиму и Ане. Их радость трудно описать словами. Они были ошарашены нашим появлением. И счастливы, очень счастливы, и мы были счастливы.
Максим узнал Андрея, он помнил его голос. И долго благодарил его за те слова, в том ночном эфире на радио. Аня буквально повисла у Данилы на шее и все время что-то говорила, говорила, смеялась, плакала и снова говорила.
Я уже плохо понимал, что происходит. Что мы делаем, куда идем. А мы куда-то все вместе пошли. Я был как в забытьи, словно растворился в этих отношениях между всеми нами — мной, Данилой, Катей, Андреем, Максимом, Аней.
Никогда раньше я не понимал этого странного русского слова — «братание». Но теперь, кажется, понял. «Братание» — это когда радость одна на всех. Не просто общая, а одна. Когда все как один. Общая душа. Одна.
Мы были в гостях у Максима и Ани. Все о чем-то разговаривали, шутили, смеялись. Подробностей я почти не помню. Помню только, как Максим говорил Андрею:
— Знаете, что я тогда понял? Ведь дело даже не в том, что страдания не существует, что оно — иллюзия. Будда просветлился не от этой истины. Он увидел счастье. Это было мигом его просветления. Счастье, которое он называл Нирваной. Нужно не просто отречься от страдания — нужно принять счастье. Поверить в то, что оно есть. И есть уже сейчас, уже в этот момент бытия. Миллионы, миллиарды людей мечтают о счастье. Но ведь по-настоящему они в него не верят. Они думают о нем, как о вечно удаляющемся горизонте, или как о небе, которое всегда недостижимо высоко над головой. Но горизонт здесь — под ногами, а небо — вот оно, начинается от земли.
ЧЕТВЕРТАЯ СКРИЖАЛЬ
Следующим утром мы снова были у Андрея. Он выглядел серьезным и сосредоточенным.
— Что-то не так? — спросил я.
— Нет, все нормально, — ответил Андрей. — Странно, конечно.
— Что странно?
— Странно, что я не верю, — ответил он и как-то грустно улыбнулся. — Все еще не верю.
— В книги? — удивился я. — В то, что мы рассказываем?
— В то, что это реальность. Вот... — Андрей развернул перед нами огромный лист с таблицей, испещренной пометками. — Видите, в этой графе события — то, что с вами происходило. А вот в этой — возможные научные объяснения этого. Самые разные — от информационной теории поля до диссоциативного расстройства и онейроида. Но среди этих объяснений нет ни одного со словом «реальность». Странно, правда?
Данила отшутился:
— Ничего странного. Из нас троих только Анхель ни в чем не сомневается. У тебя, Андрей, хоть объяснения есть!
Я испытал чувство, которое сложно описать словами. Что-то сродни отчаянию или бессилию.
— Но такое количество людей, — еле слышно прошептал я. — Они ведь все...
— И еще десяток объяснений, — с искренним сожалением ответил Андрей. — Взаимная индукция, внушение, конфабуляции на фоне реактивного состояния, массовая галлюцинация... Вот...
Он показал в последнюю графу своей таблицы.
— Данила... — я растерянно посмотрел на своего друга, словно ожидая от него какой-то реакции, сам не понимая какой.
Он пожал плечами и отвел глаза.
— В конце концов, это же не меняет сути, — сказал Данила. — Я верю в то, что мы делаем, а не в то, что с нами происходит. Даже если мы спим или галлюцинируем. Какая разница? Вот ты, Андрей, ты помогаешь людям, которые больны шизофренией. То, что с ними происходит, ты классифицируешь как безумие. Но ты же не споришь с ними. Ты просто пытаешься им помочь, «допуская», что они правы. Это как некая презумпция, насколько я понимаю. Без этого у тебя ничего не получилось бы.
— Да, — согласился Андрей. — Человек страдает и нуждается в помощи. Какая разница, насколько достоверны его рассказы? В психиатрии есть теории, которые утверждают, что сумасшедший — не сумасшедший, а особенный человек, который воспринимает реальность, недоступную обычному сознанию. Пытаясь объяснить ее «нормальной» частью своего сознания, он сталкивается с парадоксами и переживает душевное страдание. Хорошая теория. Но как ее использовать для лечения?.. Никак.
— Но ты же не считаешь нас, — я посмотрел на Данилу, — меня сумасшедшим...
— Нет, ни тебя, Анхель, ни Данилу. Честное слово! Просто я не могу относиться к вашим историям как к факту реальности. Моя картина мира не позволяет. Моя «точка сборки». И еще мои знания. Ведь я понимаю, сколь безграничны возможности нашего мозга. Он никогда не перестанет нас удивлять. Впрочем, как и морочить нам голову.
Но Данила прав, это не меняет сути. Я понимаю, как много значат эти Скрижали. И какая разница, как они нам явлены? Святыми, инопланетянами или «в бреду»? Истина от этого не становится менее истинной. А то, что наука не объясняет всего, это очевидно. Слишком много вопросов, на которые ученые не могут и никогда не смогут ответить.