Алексей Петрович пошёл в свой кабинет, открыл ящик письменного стола, чтобы достать деньги, и вдруг остановился как испуганный; золотое сердечко, оторванное от тонкой цепочки, лежало перед ним на бумагах. Он ничего не мог понять, что такое, зачем, каким путём? Он взял брелок с суеверным недоверием, как будто тот мог исчезнуть из его руки. Да, это «её» сердечко, то самое, которое он подарил ей два месяца тому назад; но как могло оно попасть сюда? Ничего не понимая, он положил его в свой боковой карман, затем взял портфель, открыл его и ахнул: денег в нём не было. Он посмотрел внизу, наверху, дрожащими руками перебрал бумаги, и вдруг краска стыда залила его лицо. Мысль, пришедшая ему в голову, даже испугала его. Между тем это сердечко, очевидно, оторванное второпях и упавшее в его ящик… Разве это не доказательство?
В дверь Алексея Петровича постучали, он быстро захлопнул ящик и, обернувшись, спросил:
— Что надо?
— Это я, друг мой…
— Аня? Войди…
Анна Сергеевна подошла, взяла его за голову двумя руками и мягкой, почти материнской лаской поцеловала в волоса.
— Я бы хотела, Алёша, поговорить с тобою по одному очень печальному и щекотливому делу, но боюсь расстроить тебя.
— Меня? По какому делу? Ты, пожалуйста, говори, если начала, я не люблю недомолвок.
Алексей Петрович волновался: «Неужели жена что-нибудь подметила, пойдут слёзы, упрёки, жалобы. Ах, чёрт знает, вечно вляпаешься, сколько раз давал себе клятву дома никогда не заводить ничего»…
— Алёша, не волнуйся, ради Бога, ни ты, ни я, мы тут не можем ничего, — Люси…
— Что такое Люси? Верно какие-нибудь сплетни!
— Алёша, ты знаешь, что я не способна слушать никаких сплетен. Я знаю, что ты добр, справедлив, знаю, что мне ты первый друг и помощник, вот я пришла переговорить с тобою.
Алексей Петрович ничего не понимал, но тон жены начинал успокаивать его душевную тревогу.
— Ты так добр, сколько я наблюдала твоё поведение с Люси… — она остановилась.
— Ну… — нервно подогнал её муж.
— Я поняла, что ты жалеешь молодую девушку, так же, как и я… Молода, талантлива, хороша собою и — гувернантка. Ведь ты видел, что я делала всё, что могла: я вывозила её, баловала, она была у меня в доме скорее как дочь…
— Ты добрая, милая, — Лебедев поцеловал руку жены и подумал: «Вот женщина! Никогда в её чистом сердце даже не умещаются подозрения!»
— Видишь, Алёша, я начинаю бояться, что это — ловкая интриганка…
— Аня!..
— Подожди, дай мне высказаться: она служила у Трипольских. Те подержали её всего полгода.
— Но Трипольский не давал ей прохода!..
— Алёша, это говорит она; может быть, уйдя от нас, она будет говорить то же самое о тебе. Она жила у Прохоровых, и те, уезжая за границу, взяли другую гувернантку с собою, а её рекомендовали нам.
— И как рекомендовали!
— Ах, Боже, да неужели я теперь, если отпущу её, решусь скомпрометировать молодую девушку? Прохоров говорил только об её занятиях и умении обращаться с детьми; что же, это всё справедливо, но дальше…
— Аня, да в чём ты её обвиняешь?
— Знаешь, мне даже стыдно сказать. — Анна Сергеевна подошла к дверям, плотнее закрыла их и продолжала вполголоса. — У меня с некоторых пор стали пропадать из комода и туалета деньги и вещи…
— Аня! — Алексей Петрович весь вспыхнул и невольно рукою ощупал в боковом кармане золотое сердечко.
— Я бы никогда не посмела сказать ничего такого, — продолжала жена, — но вот ключи. — она подала ему связку небольших ключиков. — Вот этот подходит ко всем моим ящикам.
Алексей Петрович взял в руки металлическое кольцо, на нём был костяной ярлычок с надписью: «Lucie Mureau». Между другими ключами он увидел дубликат своего от письменного стола и чуть не выронил связку из рук.
— Ты где это взяла?
— О! Она их прячет, но сегодня, желая поговорить с тобою, я так неожиданно отослала её с Андрюшей, и она почему-то так волновалась, что забыла всё, — эти ключи она носит всегда с собой, но она забыла их на своём туалете. Вот, что меня ещё беспокоит…
Анна Сергеевна достала из кармана, разорванный начетверо, конверт и подала мужу, это был найденный ею денежный конверт, адресованный Шарлю Рувье. На нём искусно была исправлена цифра и подпись и из пятидесяти переделано пятьсот.
— Сегодня она сказала мне, что заедет с Андрюшей на почту, ей надо переслать домой деньги, но она, надписывая, испортила один конверт, разорвала и бросила его в камин за приготовленные дрова, надписала другой и уехала.
Алексей Петрович сидел совсем уничтоженный, в его руках был конверт, подписанный рукою Люси, на клочках он мог разобрать: «France, Nime. Monsieur Charle Rouvié cinq cents (500 р.)» [3] И именно пятисот руб. у него не хватало в портфеле. Мысли его кружились, он не способен был ни приглядываться, ни анализировать, — девушка, казавшаяся ему идеальною, оказалась простою интриганкою, хуже — заурядною, дерзкою воровкою.