Последний выпад Тальвера вышел очень действенным. Какой бы сильной и гибкой не являлась шея чарующего своей страшной красотой создания, а под весом здорового парня она согнулась в три погибели, и птеродактиль повалился наземь из-за непреодолимой нагрузки. Тальвер, улыбнулась ему и на этот раз фортуна, залез на хищника сверху и гордо и ловко воссел на укрощенной твари. Поначалу свирепое чудовище начало неистово пищать и судорожно извиваться и брыкаться, пытаясь освободиться от плена новоиспеченного охотника. В какой-то момент наездник чуть было и вправду не слетел с седла, но вовремя ухватился за довольно длинный и надежный рог, так величаво украшавший голову чудо-птицы.
Следующее действие Тальвера вышло неповторимо красивым: импровизированная веревка из тонкой рубашки онимбийца пришлась прямо в рот птерозавру, и на этом закончилось нелегкое и опасное укрощение величавого существа. Теперь мужчина восседал на царственной твари и мог управлять ею, как только душа пожелает.
– Эй! Я завладел тобой, красавица! – Восторженно воскликнул Тальвер, обращаясь к своему новому другу. – Теперь ты будешь питомцем Его Небесного Величества!
Последние слова, произнесённые зычным и громким голосом, дошли до ушей жрецов. Те смотрели на всю произошедшую сцену с большим недоумением прежде всего, наверное, от самих себя, с какого перепугу им вздумалось, что они способны изловить такого ловкого и смелого, такого умного и неуловимого, завораживающего своей бесподобностью если не бога, то явно совсем не простого смертного.
– Кто же он?.. – Тихо произнёс, созерцая величественно восседавшего на крылатой рептилии ангела, Красстихг, едва стоявший на ногах перед дивным зрелищем.
– Тальвер победитель! – Послышался с воздуха новый возглас. – Эй, вы там, внизу! что вы здесь позабыли? Вам ни за что не поймать красавчика Тальвера! – Произнесённая уверенно и выразительно фраза заставила неудачливых человекоубийц почувствовать невыразимый стыд; будто каждое из сказанных небесным принцем слов отражало жалкую сущность и несостоятельность служителей храма как тех, кто кичился своей способностью убивать и миловать, приносить смерть и дарить жизнь; только что произошедшее насовсем подавило в жрецах столь необоснованную, как вышло, самоуверенность. Заключительное утверждение парящего над головами людей в темных одеяниях чудо-всадника прозвучало крайне насмешливо и даже нещадно издевательски:
– Эй, что вы там так взгрустнули? – Съехидничал победитель. – А, вы, должно быть, вспомнили, какие вы жалкие неудачники? Лечите свой склероз, олухи!
– Скле… что? – Непонимающе спросил Фейрон у Талоса.
– Я сам не понял, брат.
– Уху! – Раздалось подытожено радостное восклицание уверенно восседавшего на чудо-питомце её новоиспеченного хозяина. – До встречи, ребята!
С этого момента у Тальвера уже не появятся сомнения относительно своей крутости… Хотя, к чему все эти поверхностные рассуждения? Не лучше ли сказать о том, что герой получил умопомрачительные ощущения от пережитого дня, не лучше ли сказать, что словно новые краски вошли в дыхание широкой груди Тальвера, в коей заключалась буйная и непрестанная в своих обновлениях и преображениях жизнь? Не лучше ли также сказать о том, что герой в последнее время испытывал нечто не то чтобы просто уму непостижимое, но нечто невозможное? Да, вряд ли кому доводилось встретиться с таким ощущением, где есть много оттенков не только привычной радости для любого человека, но и той радости, какую жадно вдыхает в себя обремененный страданиями несчастливец, в коем-то веке узревший жизнь с другой, с совершенно иной её стороны; той радости, какую готов вечно наблюдать в учащенно бьющемся сердце влюбленный (Тальвер таки уже видел, как Фетиль восторженно смотрит на своего рыцаря, восседающего на страшном, но укрощённом им драконе); той радости, которой даже нет никакого разумного объяснения, когда приходит понимание того, что… всё хорошо, всё так, как должно быть.
Жизнь так и бурлила разноцветным, обновленным, очищенным ключом в мужественном сердце неумолимого перед трудностями воина. Тальвер изменился. Он уже совсем не тот, кем был раньше. Если раньше он боялся проблем и бежал от них, то теперь с недавних пор настоящий победитель не мог себе даже позволить сжалиться над каким-либо то ни было врагом, представавшим в виде той или иной помехи и сложности. Онимбийский герой своего времени всё больше и больше начинал осознавать, что те трудности, с которыми он сталкивается, попросту определяют его сущность. Судьба не даст слабаку слишком жестоких и несносных для него испытаний; она проигнорирует того, кто совсем не желает и не старается жить так, как того требует его личное призвание, то предназначение, что уготовано абсолютно для каждого; так жаль, когда слишком многие этого не разумеют! Тальвер же знал такую простую, но такую порой неуловимую истину!