По пути на работу я продолжал об этом думать. Интересно, если бы я показал фнорда любому человеку, которого Хагбард, в отличие от меня, не декондиционировал, что бы он сказал? Наверное, прочитал бы слово, стоявшее перед фнордом или после него. «Не это слово», – сказал бы я. А он вновь прочитал бы соседнее слово. Интересно, возросла бы их паника, если бы ощущение угрозы проникло в их сознание? Я предпочитал не экспериментировать; пробная прелюдия могла закончиться психотической фугой у испытуемого. В конце концов, кондиционирование начиналось еще в начальной школе. Не удивительно, что нам так ненавистны первые учителя: у нас сохранилась смутная, замаскированная память о том, что они с нами делали, превращая нас в надежных и преданных слуг иллюминатов.
Когда я пошел к своему рабочему столу, Питер Джексон протянул мне листок бумаги.
– Что ты об этом думаешь? – спросил он, озадаченно насупив брови.
С листка на меня таращился старый добрый символ глаза в пирамиде. «Компания „Братья де Молэ“ приглашает Вас на премьерную дегустацию первого в мире пластикового голого мартини…», – сообщал текст. При внимательном рассмотрении глаз в треугольнике превратился в эллиптический ободок бокала для мартини, а зрачок глаза оказался плававшей в коктейле оливкой.
– Что это еще за пластиковое голое мартини? – поинтересовался Питер Джексон. – И почему вообще нас приглашают на рекламную тусовку?
Джо снова взглянул на рисунок. Возможно, это совпадение. Но разве «совпадение» не то же самое, что «сихронистичность»?
– Наверное, я пойду, – сказал он. – А это что? – добавил он, увидев на столе яркий плакат.
– А, это прилагается к последнему альбому «Американской Медицинской Ассоциации», – сказал Питер. – Мне-то плакат не нужен, но я подумал: вдруг тебе пригодится. Давно бы тебе пора выбросить этих твоих «Роллинг Стоунз». Мы живем в эпоху стремительных перемен. Человека, годами не снимающего со стены старые плакаты «стоунов», можно счесть и консерватором…
Фон плаката был угольно-черным. На музыкантах были белые комбинезоны. Трое соединили вытянутые в стороны руки, образуя треугольник, а четвертый, общепризнанный лидер группы по имени Вольфганг Зауре, стоял в центре со скрещенными руками. Снимок был сделан сверху, так что видны были лишь четыре головы и вытянутые в стороны руки. Вид одной женщины и троих молодых мужчин с гладко выбритыми скуластыми лицами, «ежиком» белокурых волос и ледяным взглядом голубых глаз показался Джо невероятно зловещим. Если бы нацисты победили в войне и Генрих Гиммлер сменил Гитлера на посту правителя Германской Империи, миром правили бы именно такие вот ребята. Да эти, собственно, почти что и правили, только в несколько ином смысле: став музыкальными кумирами после «Битлз» и «Роллинг Стоунз», они превратились в императоров молодежи. Хотя повсюду царила мода на длинные волосы, эти ребята создали себе такой стерильно-медицинский образ, как бы выражая протест против стиля «для всех».
Сам Вольфганг как-то сказал: «Если тебе нужны внешние атрибуты твоей принадлежности, то ни о какой принадлежности не может быть и речи».
– Что-то у меня от них мороз по коже, – сказал Джо.
– А что ты чувствовал, когда появились «Битлз»? – поинтересовался Питер.
Джо пожал плечами.
– От них меня тоже коробило. Они были такие безобразные и бесполые со своими стрижками, словно какие-то… оборотни-подростки. Но запросто гипнотизировали двенадцатилетних девочек.
Питер кивнул.
– Основная часть фанатов АМА еще моложе. Так что лучше начинай к ним привыкать прямо сейчас. Это надолго.
– Слушай, Питер, давай-ка вместе перекусим, – сказал Джо. – Потом мне нужно сделать кое-какую работу, а в четыре я уйду на этот вечер пластикового мартини. Хотя нет, сначала я сниму со стены «Роллинг Стоунз» и повешу вместо них «Американскую Медицинскую Ассоциацию», а ты подержи мне пока стул.
Оказывается, «Братья де Молэ» не шутили. Мартини с оливками (или луковками, кому как нравилось) подавали в прозрачных пластиковых стаканчиках в форме обнаженных женских тел. Какая безвкусица, подумал Джо. Затем у него мелькнула мысль, что неплохо было бы внедриться в эту компанию, чтобы во все пластиковые голые мартини подлить порцию АУМа. Потом он вспомнил эмблему и подумал, что проникновение в компанию могло уже состояться. Вот только с чьей стороны?
В зале была красивая девушка яркой дальневосточной наружности. У нее были черные волосы, доходившие до поясницы, а когда она подняла руки, чтобы поправить украшение на голове, Джо с изумлением увидел в ее подмышках густые черные волосы. Он знал, что у женщин этой расы обычно мало волос на теле. Возможно, у нее в роду были волосатые айну из Северной Японии? Он сам удивился, что волосы в подмышках могут так его взволновать, и подошел к девушке пообщаться. Первым делом он заметил, что в центре ее головной повязки красовалось золотое яблоко с буквой К. Джо обрадовался: «Она одна из НАС!» Нет, не зря он пришел на эту вечеринку.
– Правда, дурацкая форма у этих стаканов с мартини? – начал Джо издалека.
– Почему? Вам неприятны обнаженные женщины?
– Да нет, просто эти сосуды имеют такое же отношение к обнаженным женщинам, как любой другой кусок пластмассы, – отозвался Джо. – Я имею в виду, что это дешевка, свидетельствующая о полном отсутствии вкуса. Впрочем, вся американская индустрия – это не что иное, как огромный цирк шапито. Как вас зовут?
Черные глаза внимательно его оглядели.
– Мао Цзуси.
– Родственница?
– Нет. Мое имя по-китайски означает «кошка». А его – нет. Его зовут Мао, а меня – Мао. – Джо был очарован ее певучим бархатным голосом.
– Ну что ж, мисс Кошка, скажу вам, что вы – самая привлекательная женщина, которую я встречал в своей жизни.
Она не стала возражать против флирта, и вскоре они уже вели удивительно интересный разговор– содержание которого он так никогда и не вспомнил. Как не заметил и щепотку порошка, подсыпанного ею в его мартини. Просто начал чувствовать себя как-то странно. Цзуси взяла его под руку и повела в гардероб. Они взяли верхнюю одежду, оделись, вышли на улицу и остановили такси. Сидя на заднем сиденье, они долго целовались. Она распахнула пальто, а он расстегнул молнию, на которой держался ее наряд. Он дотронулся до ее груди, погладил живот и уткнулся головой в черный треугольник волос. На ней не было белья. Используя свое пальто в качестве ширмы, загораживавшей их от водителя такси, она помогла Джо вытащить наружу его возбужденный член. Сделав несколько быстрых проворных движений, она задрала повыше юбку, приподняла маленькую попку, соскользнула вниз и нанизала свое хорошо увлажненное влагалище на его член. Оседлав Джо, она начала двигаться. Трахаться в такой позе было трудно и неудобно, но она оказалась настолько легкой и настолько хорошо удерживала равновесие, что без труда достигла сладостного оргазма. Шумно втянув воздух, она затаила дыхание, и по ее телу пробежала сладкая дрожь. На долю секунды она откинула голову на его плечо, затем легко приподнялась и вращательными движениями таза довела до оргазма и Джо.
Он осознавал, что, случись это несколькими месяцами, или годами, раньше, его ощущения были бы намного острее. Сейчас же, несмотря на возросшую чувствительность, Джо отчетливо понимал, что ему не хватает подлинного энергетического контакта. По обычным стандартам, эффект, оказанный на него ДЖЕМами и дискордианцами, был парадоксальным. С тех пор как они начали работать над его нервной системой, он стал пуританином не больше (скорее меньше), чем прежде, но в тоже время ему стал менее приятен случайный секс. Он вспомнил резкие филиппики Атланты Хоуп против «сексизма» в ее книге «Телемах чихнул», ставшей Библией движения «Божья молния», и внезапно уловил в них некоторый смысл. «Сексуальная Революция в Америке была таким же обманом, как Политические Революции в Китае и России», – писала Атланта в обычном для нее стиле, не жалея заглавных букв; и в каком-то смысле она была права. Люди по-прежнему завернуты в целлофан ложного эго, и даже если они друг с другом совокупляются и испытывают оргазмы, на них по-прежнему остается слой целлофана, препятствующий реальному контакту.