Я был в гуще и грохоте событий (вы не представляете, сколько шума бывает от гражданской войны, когда одна из сторон в качестве оружия использует мусорные баки) и даже наспех познакомился с Джо Маликом под старым «роллс-ройсом», куда он подполз, чтобы делать «заметки с передовой», а я – зализывать раны, полученные при пробивании витрины книжного магазина «Око Мира»[65], – у меня с тех пор остались шрамы, которые я могу показать, – и голос за моим плечом говорит, что я не должен умалчивать о том, что
Августейший Персонаж застрял в телефонной кабинке всего в метре от меня, охваченный параноидальным страхом, что, несмотря на весь этот хаос, полиция уже вычислила будку, из которой он сделал последний непристойный звонок, и застигнет его на месте преступления, потому что он боялся выйти к свистевшим в воздухе крышкам от мусорных баков, пулям и прочим металлическим предметам; я даже помню, что номерной знак этого «роллс-ройса» был РПД-1, и это позволяло предположить, что некая важная персона тоже находилась в этом неуютном месте – вне всякого сомнения, с еще более неуютной миссией. На следующий день в одном квартале к северу от арены боевых действий я познакомился с самой Атлантой. Она схватила меня за правую руку (раненую: я даже поморщился от боли) и начала завывать: «Добро пожаловать, брат по Истинной Вере! Война – это Здоровье Государства! Конфликт – это творец всего сущего!» Видя, что ее несет на гребне гераклитовой волны, я с большой страстью процитировал: «Люди должны защищать Законы, как стены родного города!» Этим я заслужил ее расположение и до конца битвы числился среди личных помощников Атланты.
Она запомнила меня по этим Бунтам, и я был призван, чтобы организовать первые тактические удары по «рейдерам Нейдера»[66]. Если бы меня спросили, что я такого сделал, я ответил бы, что хорошо выполнил порученную мне работу. Моя деятельность принесла мне повышение по службе в Бюро, скупую, но искренне удовлетворенную улыбку моего опекуна из ЦРУ, статус иллюмината-прелата от Винифреда – и еще одну аудиенцию с Атлантой Хоуп, в результате чего я был посвящен в А л Ал, сверхсекретный заговор, на который она в действительности работала. (А л Ал – настолько засекреченная организация, что даже сейчас я не могу раскрыть полное название, скрытое за этой аббревиатурой.) У меня было тайное имя – Принц Жезлов Д; я стал Принцем Жезлов, вытянув случайно эту карту из колоды Таро, а «Д» она добавила сама – из чего я сделал вывод, что уже есть четыре других Принца Жезлов, а также пять Королей Мечей и так далее. Все это означало, что организация А.\А.\ не похожа на остальные даже в эзотерическом смысле, поскольку в этом всемирном заговоре участвуют никак не более 390 человек (количество карт в колоде Таро, помноженное на пять). Имя Принц вполне меня устраивало: не хватало еще стать Повешенным Г или Дураком А, – и еще меня радовало то, что Принц, согласно учению Таро, обладает множеством личностей.
Если до этого я считал себя тремя с половиной агентами (моя роль в «Божьей молнии» была довольно простой, по крайней мере с точки зрения самой БМ, поскольку мне поручали только громить, а не шпионить), то сейчас не вызывало сомнения, что во мне живут сразу четыре агента, работающие на ФБР, ЦРУ, иллюминатов и А л Ал, каждый из которых продает свою организацию как минимум одной другой, а то и двум или трем. (Да, во время инициации меня сделали преданным членом АлАл и, если бы я мог описать сей потрясающий ритуал, вы бы этому факту не удивлялись.) Затем у Вице-президента родилась бредовая идея экономить на секретных агентах, и меня все чаще откомандировывали в распоряжение ЦРУ (естественно, в Бюро меня попросили сообщать обо всем интересном, что я там замечал). Однако я воспринял эту акцию как дальнейшее усложнение моей четырехсторонней психической поляризации, а вовсе не как неизбежную, неоспоримую и синергическую пятую стадию.
И я оказался прав. Поскольку в заключительную стадию, или Grummet, как называет это Орден, я вошел только в прошлом году благодаря тем удивительным событиям, которые привели меня от Роберта Патни Дрейка к Хагбарду Челине.
Меня отправили на банкет Совета по международным отношениям, тщательно замаскировав под обычного «пинкертона»; моя официальная задача в качестве частного детектива состояла в том, чтобы присматривать за ювелирными украшениями присутствующих дам и другими ценными вещами. Моей же реальной задачей было поставить жучок в стол, за которым будет сидеть Роберт Патни Дрейк. На той неделе я был прикомандирован к Налоговому управлению. Так вот, поскольку налоговики не знали, что согласно приказу Министерства юстиции Дрейка никогда и ни за что нельзя преследовать, они пытались доказать, что тот скрывает свои доходы. Естественно, я активно мотал на ус все, что могло представлять интерес для иллюминатов, А.\А.\ и ЦРУ– если, конечно, тот, с кем я встречался в Мемориале Линкольна, был действительно из ЦРУ, а не из военной или военно-морской разведки или откуда-то еще. (Не скрою, я часто раздумывал о том, не агент ли он Москвы, Пекина или Гаваны, а тут еще Винифред как-то сказал, что у иллюминатов есть все основания причислять его к авангарду захватчиков с Альфы Центавра. Впрочем, Великие Магистры иллюминатов славятся мистификациями, поэтому я поверил в эту байку не более, чем в сказку об иллюминатах как заговоре британского еврейства с целью создания мирового правительства – которая когда-то и привела меня к иллюминатам.) В сущности, любой заговор был для меня наградой сам по себе; меня не интересовало, с кем я в заговоре и против кого. Это было искусство ради искусства. И дело не в том, что ты выдаешь или сохраняешь чьи-то тайны, а в том, как ты разыгрываешь партию. Порой я даже отождествлял ее с учением А.\А.\ о Великом Делании, ибо в запутанных лабиринтах моих «я» уже понемногу проступали схематические контуры души.
За столом Дрейка сидел какой-то итальяшка с ястребиным лицом, очень элегантный в новехоньком смокинге, однако мой внутренний коп сразу же разглядел в нем принадлежность к незаконному. Иногда по одной внешности можно точно определить деятельность субъекта (аферист, медвежатник, карманник и так далее), но в данном случае я мог лишь распознать в нем игрока из другого лагеря; пожалуй, он вызывал смутные ассоциации с морским пиратством или интригами эпохи Борджиа. Разговор шел о новой работе некоего Мортимера Адлера, который уже написал примерно с сотню замечательных книг, если я верно уловил суть дела. Один тип за столом, похожий на банкира, был просто задвинут на этом Адлере, и особенно на его последней великой книге.
– Он считает, что мы и коммунисты следуем одной и той же Великой Традиции, – я явственно ощутил эти заглавные буквы, – и должны объединиться против одной силы, которая реально угрожает цивилизации: против анархизма!
Начались прения, в которых Дрейк не принимал участия (он просто сидел, попыхивая сигарой и как бы соглашаясь со всеми сразу, но чувствовалось, что ему очень скучно). Банкир попытался растолковать суть Великой Традиции. Объяснение показалось мне слишком сложным. Судя по выражениям лиц за столом, оно было сложным для всех присутствующих. И тут вдруг заговорил этот даго[67] с ястребиным лицом.
– Я могу объяснить одним словом, что такое Великая Традиция, – спокойно сказал он. – Привилегия.
Неожиданно с лица старого Дрейка сошло выражение ласковой скуки; в его взгляде появился удивленный интерес.
– Редко встретишь такую освежающую свободу от эвфемизмов, – сказал он, подавшись вперед. – Но, возможно, я переоцениваю смысл вашего замечания, сэр?