После того он обошел вокруг стола и поцеловал ее нежно в щеку, положа ей руку на плечо, и она пожелала ему удачи в послеобеденном таинственном эксперименте. Потом вошла Дженни убрать со стола и подкатила ее ближе к окну…
Тепло сонливого послеполуденного времени унесло ее в полудрему, на 50 лет назад, как раз к тому дню, когда она сидела у того самого окна — конечно же, и не помышляя о кресле-качалке, ожидая с болью в сердце Артура…, а Артур так никогда и не пришел…
Странно, как порой все решает случай. Если бы Артур пришел в тот день, она почти точно вышла бы за него замуж. И никогда бы не родились Харольд и Синтия. У нее были бы, конечно, дети, но не Харольд и Синтия. Какая странная, случайная вещь — чье-то существование… Только сказав "нет" одному человеку и "да" другому, женщина дает, возможно, существование потенциальному убийце… Как глупы они все в теперешние дни, пытаясь увязать все вместе, сделать жизнь безопаснее, в то время как за их спиной, в прошлом каждого, простирается в бездну, заполняемый случаем, ряд женщин, сказавших "да" или "нет", как им это вздумалось…
Странно, к чему ей теперь вспоминать Артура, должно быть, годы прошли с тех пор, как она думала о нем…
Она была совершенно уверена, что он сделал бы ей предложение в тот день. Это было до того, как она впервые услышала о Колине Долдерсоне. И она согласилась бы. Да, да, несомненно.
Но объяснений никаких не последовало. Она никогда не узнала, почему он не пришел тогда — или после. Он так и не написал ей: 10 днями или, скорее, 2-мя неделями позже была краткая записка от его матери, сообщавшей, что он был болен, и что доктор посоветовал отправить его заграницу, Но после этого — ничего больше до того дня, когда она увидела его имя в газете, более 2-х лет спустя.
Она некоторое время очень сердилась, конечно, испытывая уязвление в своей девичьей гордости и даже душевную боль.
И все-таки кто знает, что было бы лучше в конце концов? Были бы его дети так же дороги ей и настолько добры и умны, как Харольд и Синтия…
Такая неопределенность случая… Все эти гены и другие вещи, о которых они говорят теперь…
Глухой стук теннисных мячей прекратился, игроки ушли скорее всего обратно к своим ремонтным работам.
Продолжали деловито жужжать пчелы, там же с дилетантским и беззаботным видом порхали с полдюжины бабочек. За ними мерцали в поднимавшемся от земли тепле деревья. Послеполуденная дремота стала всесильной. Миссис Долдерсон не сопротивлялась ей. Она откинула назад голову, смутно отметив про себя, что где-то начался другой жужжащий звук, выше по частоте, чем у пчел, но не настолько громкий, чтобы раздражать. Она сомкнула веки…
Неожиданно, всего лишь в нескольких ярдах, в той части дорожки, что вне поля зрения, послышались шаги. Звук их начался совсем внезапно, как если бы кто-то только что ступил на дорожку с травы, но тогда она увидела бы кого-нибудь, проходящего по саду. Одновременно послышался звук голоса, напевавшего баритоном, но не громко, как бы для себя. Он тоже начался совсем неожиданно, даже на полуслове:"…жизни это делает, делает, делает…"
Голос внезапно прервался. Шаги тоже замерли. Глаза миссис Долдерсон были теперь открыты — широко открыты. Ее тонкие руки нащупали ручку кресла. Она мысленно воспроизвела тембр умолкнувшего голоса, более того, она даже была уверена в нем — после всех этих лет… "Глупый сон", — сказала она себе… Она вспомнила его всего за несколько минут до этого, перед тем как закрыла глаза… Как глупо!
И все же, это было до странности не похоже на сон. Все было так резко и ясно, так похоже на действительность. Ручки кресла были вполне материальными под ее пальцами…
Другая мысль проскользнула в ее мозг. Она умерла. Вот почему это не похоже на обычный сон. Сидя здесь на солнце, она, должно быть, тихо скончалась. Доктор говорил, что это может случиться совсем неожиданно… И вот — случилось!
На какой-то краткий миг она почувствовала облегчение, не потому, что она боялась смерти, а потому что до этого было ощущение большого испытания впереди. Теперь оно ушло, а самого испытания так и не было.
Так же просто, как заснуть. Она почувствовала неожиданно радость от этого, быть может даже оживление…
Хотя было странно, что она, кажется, все еще привязана к креслу.
Гравий скрипнул под сдвинувшейся ногой. Изумленный голос произнес:
— Вот чудно! До жути странно. Что же, черт возьми, случилось?
Миссис Долдерсон сидела в кресле, не шелохнувшись. У нее не было никаких сомнений насчет голоса.
Пауза. Было слышно, как кто-то переминается с ноги на ногу, как бы неуверенно. Затем пошел вперед, но теперь медленно. В поле ее зрения попал молодой человек. О, он выглядел так молодо, этот человек. Она почувствовала, как защемило ее сердце.
Он был одет в полосчатый блейзер и белые фланелевые брюки. Вокруг шеи был повязан шелковый шарф, а на затылке сидела соломенная шляпа с цветным бантом. Его руки были засунуты в карманы брюк, под мышкой — теннисная ракетка.
Она увидела его сначала в профиль, и не в самом лучшем виде, так как выражение лица у него было изумленное, а рот слегка открыт, когда он глядел в сторону рощицы, на одну из черепичных крыш за нею.
— Артур, — нежно произнесла миссис Долдерсон.
Он был поражен. Ракетка выскользнула и со стуком упала на дорожку. Он попытался поднять ее, снять шляпу и восстановить свое спокойствие — все это в одно и то же время, и вполне безуспешно. Когда он распрямился, его лицо было пунцовым и все еще смущенным.
Он посмотрел на старую леди в кресле, чьи колени были укрыты пледом, а тонкие руки сжимали ручки кресла. К его растущему смущению примешалась тревога. Потом взгляд снова остановился на лице старой леди. Она внимательно его разглядывала. Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел ее до этого, не понимая, кто бы это мог быть — и все же в ее глазах было, казалось, что-то едва-едва знакомое. Она опустила взгляд на свою правую руку. С мгновение изучала ее, как будто озадаченная немного, потом снова подняла глаза на него.
— Ты меня не знаешь, Артур? — тихо спросила она.
В ее голосе была нотка грусти, которую он принял за разочарование с оттенком укора.
— Я… Я боюсь, что нет, — сознался он. — Видите ли, я… м-м… вас… м-м…, — он замялся, а потом продолжал безнадежно: — вы, должно быть, тетя Тельмы… миссис Кильдер?
Она смотрела на него не отрываясь несколько мгновений. Он не понял выражения ее глаз, но тут она ответила:
— Нет. Я не тетя Тельмы.
Снова его взгляд ушел в глубь комнаты, за нее. На этот раз он в изумлении покачал головой.
— Все по-другому. Нет, как-то наполовину по-другому, — сказал он в огорчении. — Послушайте, я не мог зайти не в тот… — он смолк и обернулся поглядеть на сад еще раз. — Нет, конечно не это, — ответил он решительно сам себе.
— Но что… что случилось?
Его удивление переросло обычное, он выглядел потрясенным. Его изумленные глаза снова вернулись к ней.
— Пожалуйста… я не понимаю, откуда вы меня знаете? — спросил он.
Его усиливающееся расстройство обеспокоило ее и заставило быть осторожнее.
— Я узнала тебя, Артур. По-моему, мы встречались раньше.
— Разве? Я не моту припомнить… Мне очень неудобно…
— Ты выглядишь нездоровым, Артур. Пододвинь этот стул и немного отдохни.
— Благодарю, миссис… э-э… миссис?
— Долдерсон, — подсказала она ему.
— Благодарю, миссис Долдерсон, — сказал он, слегка нахмурившись, пытаясь отыскать имя в памяти.
Она наблюдала, как он ближе подтащил стул. Каждое движение, каждая черточка были родными, даже локон русых волос, что всегда падал на лоб, когда он нагибался. Он сел и с минуту молчал, уставясь через сад из-под нахмуренных бровей.
Миссис Долдерсон тоже сидела тихо. Она была изумлена едва ли меньше его, хотя старалась не выдать этого. Несомненно, что мысль о смерти была веже глупой. Она ощущала себя, как обычно, все еще в каталке, с сознанием боли в спине, с сознанием возможности нащупать ручки кресла и почувствовать их.