— Конечно, шеф. Мигом, — уже в дверях крикнул Ал.
Солли де Копф обернулся к Джорджу.
— Ну, вот и сделали твою звезду, — сказал он. — А историю ей придумали?
— Надо еще написать, — признался Джордж, — но это легко. Главное в ней самой. Она будет хорошенькой ирландской девушкой, с наивностью ребенка, золотым сердцем и т. д., с прошлым, полным изумрудных полей, пурпурных туманов, спускающихся с гор, и голубой дымкой над хижинами. Она будет ранима и бесхитростна, распевая заунывные песни за дойкой коров, но ей же будет известна и стародавняя мудрость предков, говорящая о жизни и смерти, она будет любить ягнят и верить в эльфов. Можно еще прибавить и брата, одержимого парня, попадающего в переделку при перевозке за границу бомбы, а она бледная, невинная и любящая идет просить за него. И вот она встречает офицера…
— Какого офицера? — переспросил Солли.
— Того, который арестовал брата, конечно. Когда она встретит его, сердце обоих пронзит внезапная вспышка…
— Ну вот и все, — сказала сидевшая рядом с Пегги девушка, — это Маринштайн.
Пегги выглянула наружу. Под наклоненным крылом самолета лежал город из белых домов с розовыми крышами, теснящимися по берегам извилистой речки. Чуть в стороне от реки поднимался вверх обрывистый скалистый кряж, а на самой вершине его красовалось здание с башнями, зубчатыми стенами и развевающимися по ветру флагами — Замок Маринштайн, как и 12 веков назад, стороживший город и 10 километров своих владений.
— Потрясающе! Маринштайн! — с прерывающимся дыханием повторила девушка.
Самолет пошел на снижение, покатился по взлетной полосе и замер около здания аэропорта. С шумом и болтовней пассажиры собрали свои вещи и спускались по трапу вниз. На последней ступеньке Пегги остановилась и посмотрела вокруг.
Пейзаж, купавшийся в ярких, теплых солнечных лучах, очаровывал. Вдалеке, надо всем, возвышалась громада скал с Замком на вершине. А рядом, ослепляя коралловой сияющей белизной, стояло здание аэропорта с огромной, но несколько похудевшей копией Венеры Милосской, украшавшей его центральную башню. Перед нею развевался герцогский стяг, а на ослепительном фасаде шла надпись на французском языке: "Добро пожаловать в Маринштайн — город красоты".
Все пассажиры снова собрались в багажном отделении. Единственными мужчинами среди них были несколько швейцаров в белоснежных костюмах. Заметив яркие наклейки на чемоданах Пегги, один из них протиснулся к девушке через толпу и повел ее к выходу.
— Машину мадемуазель Шилсин, — выразительно гаркнул он.
Болтовня смолкла и половина всех глаз с благоговением, завистью и тонким расчетом уставилась на Пегги. Пресса уже успела привлечь внимание публики к новой находке компании "Плантагенет Филмз" повсюду распродававшимися открытками с ее изображениями. Были сообщения и о контракте, хотя в них он выглядел куда определеннее, чем на самом деле. Поэтому для любителей кино имя Дейдре Шилсин уже кое-что значило.
К тротуару подкатила шикарная машина. Швейцар усадил в нее Пегги и через некоторое время перед девушкой уже возник Гранд Отель Нарцисс, построенный на уступе скалы, чуть ниже самого Замка. Там ее провели в щегольски отделанный номер. С увитого цветами балкона открывался вид на город, реку и домики за нею. Но ванна превзошла все ожидания: нежно-розовая, с огромными флаконами нюхательных солей и различных эссенций, чашечками пудры, сияющими кранами душевой и невероятно огромными, разогретыми полотенцами. Горничная открыла воду. Выскользнув из одежды, Пегги погрузила тело в роскошную благодать ванны, напоминавшей перламутровые створки раковин.
Но звук гонга заставил ее выйти из ванной. Накинув в спальне длинное белое платье, в котором она была на телевизионном интервью, Пегги спустилась вниз.
Обед, проходивший в пышной гостиной, был довольно страшен, потому что единственными мужчинами здесь были официанты, а дамы только тем и занимались, что завистливо и несколько утомительно разглядывали своих соседок. Поэтому, когда официант посоветовал Пегги выпить кофе на террасе, она так и сделала.
Солнце уже час как зашло. На небе, отражаясь в водах реки, светила ущербная луна. Посреди реки, на островке, стоял изящный маленький открытый храм, а внутри него белоснежная статуя женщины, задумчиво державшей в руке яблоко, освещаемая скрытой подсветкой. Пегги решила, что это Ева, и хотя автор назвал ее Атлантой, ошибка значения не имела.
Сам город был усеян огоньками, вдалеке пульсировали неоновые рекламы, но прочитать их из-за расстояния было невозможно. Чуть вниз по реке над башней аэропорта парила как призрак Венера. А над громадой скалы, сияя башенными огнями, парил в воздухе замок. Пегги вздохнула.
— Как в сказке — не иначе, — сказала она.
Уединившаяся за соседним столиком женщина постарше быстро взглянула на нее.
— Вы здесь новенькая? — поинтересовалась она.
Пегги сказала, что только что приехала.
— Ах, если бы я тоже только что… а лучше никогда, — произнесла леди, — Я здесь в седьмой раз и уже больше, чем достаточно.
— По-моему, здесь чудесно, — сказала Пегги. — Но если вам не нравится, зачем вы сюда ездите?
— Потому что сюда приезжают мои друзья на ежегодную починку. Может, вы слышали о Джонсах?
— Не знаю я никаких Джонсов, — ответила Пегги. — Это что, ваши друзья?
— Это люди, с которыми мне приходится жить, — сказала женщина.
Она снова взглянула на Пегги.
— Сейчас вы еще слишком молоды, моя дорогая, чтобы заинтересоваться ими, но попозже вы окажете им более любезный прием.
Пегги не нашлась, что ответить, и поэтому промолчала.
— Вы американка, да? — спросила она. — Это, наверное, замечательно. У меня в Америке полно родственников, которых я, правда, ни разу не видела. Но я надеюсь поехать туда в скором времени.
— Может, вам и понравится, — ответила ей леди. — По мне лучше Париж, Франция.
Внезапно освещение изменилось и, выглянув, Пегги увидела, что замок теперь окружало зарево персикового цвета.
— Ах, как красиво — как сказочный замок, — воскликнула она.
— Еще бы, — без воодушевления подтвердила леди. — Так и задумано.
— Но до чего же романтично! — сказала Пегги, — луна… и река… и огни… и чудесный аромат цветов…
— В пятницу это всегда "Шанель № 7", — объяснила леди, — завтра будет "Ярость" Ревигана — несколько вульгарный запах. Но везде в субботу теперь делается все хуже, не правда ли? Скорее всего, подстраиваются под вкусы клиентов, у которых доходов поменьше. Воскресенье получше — "Святоша" Котизона, что-то вроде химчистки. Их разбрызгивают из замковых башен, а если ветер дует в противоположную сторону, то с башни аэропорта.
— Наша великая профессия, — сказала как-то мадам Летиция Чейлайн на одном из обедов в обращении к Международной Ассоциации практикующих косметологов, — наше великое призвание — это что-то несравнимо большее, чем обычная отрасль промышленности. Это же, так сказать, та подлинная сила духа, которая дает женщине веру в себя. На заре истории и до наших дней слезно, слезно посылали небу несчастные женщины мольбы о красоте, которые так редко были услышаны. Но теперь нам дана сила осуществить их мечты и принести утешение миллионам наших несчастных сестер.
Вот каково, друзья мои, наше назначение.
И как доказательство этого, один за другим стали появляться флаконы и баночки, пакеты и тюбики "косметических принадлежностей" Летиции Чейлайн, украшая витрины магазинов, туалетные столики и сумочки от Сиэтла до Хельсинки, от Лиссабона до Токио и даже иногда (но по ценам и моде несколько лет назад) в таких местечках, как Омск. Элегантные святыни производства Чейлайн, судя по охране, перешедшей уже в разряд недвижимой собственности, освещали соблазнительным блеском витрины Нью-Йорка, Лондона, Парижа, Рима и десятка других ведущих городов, административных центров империи, которая ненавидела своих соперников и которой некого уже было завоевывать.
Во всех этих домах, в их конторах и салонах шел лихорадочный процесс создания красоты, никогда не замедлявшийся, потому что в любую минуту с небес с проклятиями могла явиться Летиция Чейлайн (или Летис Шекельман, как гласил ее паспорт) с целой когортой квалифицированных экспертов. Все же, несмотря на давление и дисциплину в фирме, время от времени доставлявшей себе удовольствие проглатывать очередного мелкого конкурента, предел роста был достигнут, — по крайней мере так казалось, пока дочь Летиции, мисс Кэти Шекельман (или Чейлайн) не вышла замуж за разорившегося аристократа и не превратилась в ее Высочество Великую Княгиню Екатерину Маринштайн.