— Где ты нашел его, ротозей?
— Возле их отвода, лое, — ответил Ли Ю, указывая на Лю Пи. — Волки только что успели загрызть его, я их отогнал выстрелом.
— Лучше бы волки заели тебя, нерадивый, черепашье яйцо[13], вместо моего ишака! Самый молодой и сильный был! Придется тебе покупать мне нового.
— Ой, лое, не гневайся! Та-жень[14], будь милосерд! Где же бедному погонщику взять денег на ишака? — и Ли Ю упал на колени к ногам-надзирателя.
— Ну, ладно, за то, что ты спас мясо и шкуру, я удержу с тебя только половину цены ишака, — смилостивился надзиратель. — Стащите его на ночь в конюшню, а чуть свет нужно снять шкуру.
— Лое, этим людям я обещал заднюю ногу за то, что они помогли мне притащить ишака сюда, — заявил Ли Ю.
— Ты обещал?! — вскипел надзиратель. — Как ты смел распоряжаться моим добром?
— Не мог же я один унести такую тушу! Ведь больше целого ли до того места, где волки его заели.
— А вы, — обратился надзиратель к рудокопам, — не могли разве услужить вашему лое, не требуя награды?
— Мы бедные люди, та-жень, — сказал Лю Пи.
— Ну, я бы вам дал кусок! А то целую ногу, да еще заднюю!
— Не скупись, та-жень, тебе много останется. И шкура цела, смотри я устроил салазки, чтобы камни не испортили ее. За это к ноге прибавить нужно что-нибудь.
— Ах вы, разбойники, стыда у вас нет! Ну, ладно, пожертвую вам ногу, но только переднюю, чтобы «сохранить свое лицо», раз этот негодяй обещал ее от моего имени. А прибавкой будет одно ухо… Ну, тащите его в конюшню.
— Возьмем одно ухо! — шепнул Лю Пи товарищу. — Больше, видно, у этого скареда ничего не выторгуешь.
Рудокопы потащили салазки во двор. Надзиратель крикнул им вслед:
— Пусть утром кто-нибудь из вас придет за мясом, только пораньше, чтобы помочь этому ротозею снять шкуру…
— Я приду снимать шкуру, я хорошо умею это, — заявил Мафу.
Он вдруг заторопился.
— Побегу вперед: может, застану волка, — сказал он. Как бывший пастух, Мафу умел стрелять и привез на рудники ружье. Но охотиться было некогда, и ружье висело, запыленное, над каном. Мафу побежал во весь дух и только перед двором замедлил шаги, стараясь не шуметь. Он влез со двора на крышу фанзы и, притаившись за трубой, стал всматриваться в безжизненные кочки и бугорки, черневшие вокруг впадины, где лежал ишак. Но вот один из бугорков шевельнулся, двинулся, приподнялся. Это был волк. Он сел, поднял голову и завыл.
Рудокоп осторожно слез с крыши, бросился в фанзу, засветил огонь, снял ружье, зарядил его и так же осторожно опять полез на крышу.
Волк теперь лизал остатки крови. Положив ружье на конек крыши и лежа ничком на скате за трубой, рудокоп выжидал, нацелившись и держа палец на собачке, пока зверь повернется боком.
Где-то недалеко послышались шаги. Волк встрепенулся, поднял голову, насторожил уши и повернулся в сторону доносившегося шума, как раз боком к Мафу. Грянул выстрел. Мафу поднялся и увидел, что на дне впадины билось что-то темное.
— Попал, попал! — радостно заорал он, махая ружьем.
Соскочив с крыши, он выхватил из фанзы кайлу и побежал к впадине. За двором к нему присоединились Лю Пи и мальчики. Когда они подошли, волк был уже мертв. Мафу торжествующе поднял его за хвост.
Волка унесли в фанзу и долго еще, покуривая, обсуждали события вечера. Мальчики первые вспомнили о теплых постелях и скрылись под одеялами. Старшие последовали их примеру, и фанза погрузилась в темноту и тишину. Было уже за полночь. Хый-фын превратился в легкий ветерок и не тревожил сна рудокопов.
НА ЗОЛОТОЙ МЕЛЬНИЦЕ
Нa следующее утро Мафу, которому всю ночь снилась ослиная нога то в жареном, то в вареном виде с разными вкусными приправами, проснулся чуть свет, быстро оделся и побежал на мельницу, чтобы помочь Ли Ю снять шкуру и получить от надзирателя обещанные ногу и ухо.
Остальные поднялись неспеша. Мальчики развели огонь и поставили на него котел с водой. Пока вода грелась, Лю Пи замесил тесто, раскатал его, нарезал полоски лапши шириной в палец и, когда вода вскипела, бросил их в котел. Ввиду предстоявшей переноски руды на мельницу в шахте в этот день не предполагали работать.
Едва лапша сварилась, явился и Мафу с ногой ишака в одной руке и ухом в другой.
— Скряга этот лое! — сказал он сердито. — За то, что я шкуру снимал, не дал ничего!..