На улицах, в переулках и в таких прибрежных районах, как Падлдок и Холодная Гавань, оборванные женщины, бесстыжие проститутки и худые чумазые дети выли или хранили тупое молчание, убежденные, что возлюбленных, сыновей и отцов никогда уже они не увидят в районе Рыбной улицы, что мало кому из честных протестантов удастся когда-либо снова увидеть свет Божий, уж если их бросили в мрачные подземелья Святой инквизиции.
Все громче раздавались голоса в пользу карательных мер. Страшные угрозы звучали на каждой пристани и на сотнях тех малых судов, что стояли на Темзе причаленные или на якоре на всем пути вниз от Лондонского моста до причала у обители Святой Катерины.
Ничего определенного еще не сообщалось о дате отбытия карательной эскадры, но даже последний олух, толкающий свою тачку по Темз-стрит, чувствовал, что пройдет месяц, и грозный Золотой адмирал будет выводить свой флот из Плимута. Они могли поклясться ногтями на пальцах ноги Святого Петра, что этот-то парень понимал, как заставить испанцев визжать! Однако кое-кто из моряков постарше не разделял такой уверенности относительно шансов на успех экспедиции против самой Испании.
— Одно дело, — ворчал беззубый старик, лишенный левой руки, — догонять и грабить почти беззащитные суда в Южном океане или незащищенные города на побережьях Карибского моря и северо-востока Южной Америки, но я-то уж знаю, что совсем другое дело вызывать на бой армады испанского короля в их собственных водах, под пушками мощных крепостей, что охраняют порты Филиппа.
Хотя таверну «Красный рыцарь» постоянно посещали матросы и морские капитаны довольно высокого ранга, местечко это тем не менее оставалось темной и зловонной хижиной, в которой вас могли осыпать градом ругани и проклятий — так, пролагая себе путь к пивной, раздумывал Генри Уайэтт. И чего это только они с Питером Хоптоном вздумали встречаться здесь каждый раз, когда их заносило в этот порт? Вскоре он узнал, что в тот же день в местную гавань зашел корабль из Нидерландов с новостями о новых гонениях и казнях голландских протестантов и что это дело рук герцога Пармского, славящегося своей жестокостью наместника и главнокомандующего, поставленного королем Филиппом над этой упорно не желающей подчиняться ему колонией.
Закопченные потолочные балки пивной так низко нависали над головой, что Генри Уайэтту пришлось пригнуться несколько раз, чтобы занять свое место за залитым пивом столом, опирающимся на козлы. Как только глаза его привыкли к дымному полумраку — привычка табакокурения прививалась очень быстро, — он заметил, что хотя завсегдатаи «Красного рыцаря»в основном такие же англичане, как он сам, среди них есть матросы — голландцы и немцы. Возможно, они притопали сюда из доков Стилъярд, где обычно швартовались суда городов, принадлежавших Ганзейской лиге[33]. Краснолицые служанки, обильно потея под платьями из грубой шерсти, сновали, спотыкаясь, вокруг с подносами, на которых в больших деревянных кувшинах плескались эль, мед и доброе английское слабое пиво.
Повсюду вокруг рослого рыжеволосого помощника капитана матросы, только что вернувшиеся из Леванта, из Мавритании, что на западном берегу Африки, или с замерзшего Белого моря России, травили обычные байки.
Магическое слово «Америка» привлекло внимание Уайэтта, поэтому он, все время заботясь о том, чтобы не расплескалась его до краев налитая маленькая, на четверть пинты, кружка эля, стал пробираться к длинному столу, установленному прямо у окна, крошечные стекла которого так часто чинили свинцом, что в бар проникало совсем мало света. Он занял место, откуда мог видеть рассказчика, настоящего великана, в тот момент крепко целующего полногрудую девку, разносчицу пива.
Сперва он почти не узнал в этом бронзовом от загара светлобородом малом своего кузена Питера Хоптона, но когда все же понял, что это он, то разразился таким шумным восторгом, что несколько посетителей опрокинули свои кружки, а другие покрепче вцепились в их ручки.
— Неужели это и вправду ты, кузен Питер? — вскричал он, бросаясь вперед. — И много ли богатств ты привез с собой из Мексики?
— Черт меня побери, да это же сам Генри! — Питер спихнул на пол свою возлюбленную, растрепанную и визжащую, и ринулся навстречу сквозь толпу, как бык сквозь ольховник.
Двоюродные братья заключили друг друга в медвежьи объятия, характерные для англосаксов, затем крепко похлопали друг друга меж лопаток. Присутствующие при этой сцене заметили, что, хотя оба они почти одного роста, Питер казался гораздо крупнее и здоровее, чем Генри.
— Стоп, друзья, — прогудел щербатый малый, выговаривая слова с корнуоллским акцентом, — мы слышали о последнем плавании сэра Ричарда Гренвилля. — Он ткнул грязным указательном пальцем в Питера Хоптона. — Ну-ка, скажи, это верно, что в Америке есть золотой песок, черпай сколько хочешь — только и всего-то?
Питер встряхнул лохматыми соломенными космами.
— Нет, друг, ты не так меня понял. Та земля, где мы были, лежит далеко на север от золотых и серебряных рудников Мексики и Перу.
— Ну, тогда там, наверное, есть алмазы? — не отставал корнуоллец.
— Нет, друг, ни алмазов там нет, ни рубинов.
— Но жемчуг-то уж есть наверняка?
— Да, конечно, немного жемчуга есть, — согласился кузен Уайэтта. — Но настоящее богатство в земле…
— Какой такой земле?
— Обычной земле, земле на острове Роанок — так его называют живущие там туземцы — и близлежащем побережье.
— Слышал я, что на севере много прекрасных мехов? — вставил здоровенный детина, шкипер голландского торгового судна. — Шкуры везде хорошо продаются.
— Да, в Виргинии можно добыть и шкуры, мой дорогой, — сколько угодно и без всякого труда, — заверил морской бродяга, — но слушай меня, братва, настоящее богатство этой великой далекой земли заключается ни в золоте, ни в драгоценных камнях, ни в пряностях, ни в мехах, а в удивительном плодородии почвы.
Уайэтт отошел к стене, откуда мог видеть не только широкую красную физиономию своего кузена, но также тесно окружавшие его грубые бородатые лица; на одних было написано удивление и недоверие, на других алчность, на третьих надежда, но на всех без исключения — любопытство.
— Этой земле, Виргинии, нет конца и края, она простирается к западу никто не знает как далеко, — объяснял Питер над черной кожаной кружкой эля. — Реки там, а они широченные, местами просто кишат самой мясистой рыбой, и ее можно таскать из них ведрами. В лесах изобилие красного зверя, лосей, бизонов и многих еще животных, подобных этим, а водоплавающей птицы столько, что в небе темнеет, когда их стаи поднимаются в воздух. Кроме того, требуется совсем мало усилий, чтобы выращивать там все виды зерновых. — Он усмехнулся, медленно обводя глазами своих разгоряченных, издающих зловонные запахи слушателей. — Думая, что мы боги или духи их предков, вернувшиеся на землю, туземцы Виргинии поклонялись нам, ишачили на нас и даже бесплатно снабдили всеми съестными припасами, которые показались нам съедобными.
— А как у них насчет бабенок? — поинтересовался кто-то хриплым голосом. — Симпатичные, красивые?
— По-своему что надо. Вожди почитали за честь предлагать своих дочерей самым простым из наших матросов — бери, сколько можешь. Уж я-то знаю, какие они! — добавил Питер, вызвав взрыв похотливого хохота.
— Поклянешься, что в стране Виргиния нет никакого золота? — спросил щербатый.
— Нам ничего не попадалось.
— А серебро?
— Только немного, и его мы выменивали у племен, живущих южнее.
Служанка пивной, которую целовал Хоптон, осмелела, подошла к нему бочком и взяла его под руку. С надеждой подняв свое утомленное, когда-то смазливое личико, она спросила:
— А в этой твоей Америке, голубчик, есть ли большие города, такие, как Лондон, где бедная девушка могла бы найти себе дом и мужа?
Взрыв хохота засвидетельствовал исчезновение руки Хоптона под нижними юбками распутницы.
— Индейцы, куколка, действительно строят деревни, некоторые из них даже окружены грубым частоколом, но, по всей вероятности, ты не встретишь ничего, подобного Картахене, Номбре-де-Дьос или тем большим городам, что испанцы построили в Санто-Доминго, Мексике и Перу.
— Тьфу! Провались она пропадом, эта жалкая земля, — смачно сплюнув, проворчал щербатый и отвернулся. — Что бы там ни говорили, а я испытаю свою судьбу в открытом море.
33
…принадлежавших Ганзейской лиге. — Ганзейская лига, или Ганза, — торговый и политический союз северных немецких городов в XIV-XVII веках во главе с портовым городом Любеком. Ганзейская лига обладала большим флотом и осуществляла посредническую торговлю между Западной, Северной и Восточной Европой.