Для англичан предостережением было видеть, с какой четкостью испанцы проводят строевые учения и как заботятся о своем прекрасном оружии.
Когда офицерам противных сторон случалось где-то встречаться, они привередливо относились к тому, чтобы непременно раскланиваться или приподнимать головные уборы. За время хаоса средневековья военные приветствия в основном вышли из употребления, но теперь они вновь возрождались суровыми ветеранами короля и императора Священной Римской империи Филиппа II Габсбурга.
В безмятежных водах реки Виго за Байоной английские суда, словно ими играла чья-то невидимая рука, отбуксировывались туда и сюда, чтобы запасы, заброшенные вперемешку, кое-как, в Плимуте на борт кораблей, можно было рассортировать и пропорционально разложить снова так, как они должны были бы лежать тремя неделями раньше. Испанские крестьяне привозили свои продукты с холмов в больших двухколесных повозках, запряженных крупными светло-желто-коричневыми волами, ярма которых ярко украшались бахромой и длинными развевающимися лентами всевозможных цветов.
Когда стало очевидным, что протестанты не намерены разорять и опустошать сельскую местность и заплатят хорошей монетой за то, что им нужно, к ним стали свозить все мыслимые и немыслимые виды продовольствия. Открылась даже шустрая подпольная торговля оружием небольшого размера, хотя продавцы хорошо понимали, что, очень возможно, эти шпаги и кинжалы вскоре будут применены против их же собратьев по католической вере.
Важнее всего для сэра Френсиса Дрейка стало восполнить запас питьевой воды в бочонках. Он не забыл, какие муки жажды терзали его на «Золотой лани». Кроме того, его серьезно беспокоила скученность на кораблях. Хотя его капитаны спорили и бушевали, он, помня, что пока еще не существует никакого состояния войны, отказывался реквизировать какие-либо испанские суда в Байонской гавани; не принуждал он и вызволенных из плена капитанов торгового флота англичан служить у него под началом.
Для сэра Френсиса явилось чем-то вроде удара вдруг узнать, что многие местные купцы-англичане не желают ни вербоваться к нему в эскадру, ни возвращаться на родину Фактически эти несуетливые эмигранты — большей частью католики — предпочитали вести и дальше дела своих предприятий, построенных за многие долгие годы лишений. Многие из них сколачивали себе состояние, делая поставки строящимся в морских арсеналах Лиссабона и Кадиса флотилиям. Эти «презренные лакеи», как окрестил их контр-адмирал Ноллис, прекрасно отдавали себе отчет в том, что такие корабли строились с одной только целью — с целью вторжения в Англию. Как ни странно большинству рядовых англичан никогда не приходило в голову отнестись к этому с критикой; а разве мало было испанцев, живущих и торгующих в Англии? Ни они, ни местные купцы не обращали большого внимания на флюгер международной политики.
— Повесьте и четвертуйте меня, но я никак не могу понять их цели, — признался Хьюберт Коффин на третий день повторной оккупации Байоны английским флотом. — Перед Богом англичанин, по-моему, во всем должен быть англичанином, а испанец — испанцем. Чума на этих жадных ублюдков, которые служат и нашим и вашим!
Коффин и Уайэтт прогуливались по широкому, затененному деревьями променаду, лежащему параллельно кромке воды, и с любопытством поглядывали на ряды узких жилых домов под красными крышами, разделенных крошечными садиками, с фруктовыми деревьями и без оных. Время от времени их дорога сворачивала в сторону материка, и между ней и водой возникал какой-нибудь дом прекрасной постройки и немного выдающийся в бухту причал.
Когда они рассматривали один из таких домов, из него вышел слуга, низко поклонился и сказал на чистом английском, но с сильным акцентом:
— Сеньоры, мой хозяин Дженкинс будет польщен, если вы зайдете с ним выпить.
— Черт побери! — расплылся в ухмылке Коффин. — Ты сказал, его зовут Дженкинс?
— Да, сеньор. Мой хозяин англичанин из Бристоля.
Уайэтт кивнул в знак согласия; любопытно было поговорить с одним из этих необъяснимых эмигрантов — особенно с таким, у которого, очевидно, так здорово шли дела. Они последовали за слугой в желтой куртке в маленькие ворота и в небольшом фруктовом садочке столкнулись с пухлым, по виду веселым и краснолицым парнем, который подскочил и протянул свою руку.
— Роджер Дженкинс к вашим услугам, — объявил он. — Для меня большая и редкая честь пригласить в свое скромное жилище соотечественников благородных кровей. — На нем оказалась богатая одежда модного покроя, и то же самое можно было сказать о его густой коричневой бороде — ухожена по последней моде. С чуть-чуть настороженным видом он пригласил гостей садиться под тщательно подстриженными деревьями миндаля.
Само воплощение уверенности, высокий молодой Хьюберт Коффин непринужденно прошел к скамейке и поправил на боку свою шпагу. Усевшись, он стянул с головы плоскую темно-зеленую шляпу.
— А вы, похоже, неплохо здесь устроились, на чужбине, дружище Дженкинс, — заметил он, пробежав глазами по фасаду желто-серого каменного дома хозяина. Очертания его смягчались тянущимися вверх шпалерами ветвей грушевых и персиковых деревьев.
— Да, это верно. В обычные времена дела у меня идут относительно неплохо, но за последние три года торговля стала предприятием трудным и рискованным.
— А чем торгуете? — полюбопытствовал Уайэтт. Кто знает, мелькнула мысль, может, когда-нибудь, когда не будет явной угрозы войны, этот же самый мастер Дженкинс окажется ценным знакомством?
— Я, молодой человек, экспортирую вина, снасти — я продаю только лучшие канаты, сделанные в Испании, — с гордостью заявил он. — Пенька доставляется издалека, аж из Африки. Ручаюсь, на этом можно сколотить состояние. Конечно, кроме этого я еще экспортирую bacalao — соленую треску.
— А вы импортируете? — Уайэтт уселся в удобное веревочное кресло и пристроил шпагу у себя на коленях.
— Ну да, добрые английские шерстяные вещи, кожу и, — Дженкинс облизал полные губы, — орудия, как только предоставляется возможность их достать. — Его налитые кровью серые глаза, утратив вдруг непринужденность, загорелись расчетливостью. — Я вам скажу, эти испанцы страшно нуждаются в пушках, особенно с тех пор, как «эль Драго» вынудил их вооружать свои колонии в Америках. — Он издал короткий смешок. — Клянусь Богом! Ваш адмирал — мой святой-покровитель. Чем больше он дерет шкуру с испанцев, тем лучше мой бизнес. Железный товар любого характера пользуется горячим спросом — например, железная цепь. А что, я прямо сейчас мог бы сделать богатым любого, кто продал бы мне две сотни шестифутовых саженей крепкой цепи ручной ковки. — Он уставил чуть выпуклые карие глаза на Уайэтта. — Вы случайно не знаете, где бы я мог раздобыть немного, а, сэр?
Все трое повернули головы, когда открылась дверь и в темнеющий сад, где уже заводились древесные лягушки и сверчки, хлынул желтоватый свет. Но вышел не слуга: в дверях появилась темноволосая большегрудая девушка лет девятнадцати.
Дженкинс распрямился, очевидно раздосадованный.
— Паула, что тебе здесь надо?
Она неловко трижды сделала реверанс.
— Но, отец, мне бы хотелось поздороваться и поговорить с нашими соотечественниками. — Девушка громко вздохнула. — Мама и Тереза все еще одеваются. Скоро они выйдут.
— Не следовало бы тебе входить без приглашения, — укорил ее Дженкинс, но совсем не сердитым голосом. — Но уж поскольку ты здесь, могла бы сослужить нам службу. Принеси-ка кувшин вина из того бочонка, от Фейала, и налей джентльменам по чаше. Потом нарви миндаля, но не того с червяками. Ха-ха! Самое лучшее и ничего иного для наших английских гостей.
Когда Паула вернулась, Коффин заметил, что она не очень-то торопится уйти, стараясь медленно наливать вино. Делая это, она так низко наклонилась, предлагая ему тяжелую серебряную чашу, что Коффин не только смог хорошо разглядеть черты ее гладкого с оливковым оттенком лица, но и приятные округлости ее тела под чувственно облегающим платьем. Изящество, с которым она выставляла напоказ полные груди с розовыми сосками, могло бы поспорить с искусством самой совершенной придворной кокетки.