В холле ему навстречу выступил Андре. Лицо высокомерное, строгое, распухшее.
– Ни шагу! Я вызвал полицию и…
…И Андре оказался на полу. На сей раз Горчев упаковал его под рояль и удалился.
3
Лабу и генерал начали поиски с отеля «Средиземный»; Горчева там не знали, зато вроде бы слышали о каком-то русском, у которого не все дома. Последний раз он дал о себе знать в княжеских апартаментах, где шестью прямыми попаданиями выбил шесть лампочек в бра. Затем побеседовали с господином Ванеком – он счел за благо устроиться в платяном шкафу: секретарь страдал агорафобией, то есть не выносил простора княжеских апартаментов. Стенной шкаф, где хранился заодно и багаж – соломенная шляпа, купальные трусы и зонт, – был все же раза в два поболе его последней квартиры.
Секретарь с трудом проснулся и встретил гостей довольно вяло.
– Мы ищем одного господина, – информировал его Лабу.
– Так. Ну и что? Я вам мешаю?
– Вы не знаете, где он сейчас?
– Кто?
– Иван Горчев.
– Полоумный русский? Действительно не имею понятия, – меланхолично возвестил господин Ванек. Лабу вздохнул и посмотрел на генерала.
– Как насчет Монте-Карло?
– Я был там вчера.
– Я спрашиваю о Горчеве, месье.
– Горчев наверняка посещает казино, – торопил с ответом генерал.
– Господа, – задумчиво произнес господин Ванек, – раз вы меня почтили визитом, объясните, наконец, кто этот Горчев?
– Но ведь вы его секретарь!
– Это еще ничего не значит. Честно говоря, мне этот человек подозрителен. Да-да, симпатичен, но подозрителен. Увидите, выяснятся еще кое-какие подробности в связи с расчетами в заграничном банке.
Генерал слегка покрутил пальцем у виска, намекая дедовским способом на некий печальный дефект господина секретаря, и повернулся к Лабу:
– Идем, Гюстав.
Лабу сообразил, что искать Горчева в Ницце или в окрестностях совершенно бесполезно. В шесть вечера они, смертельно усталые, возвратились домой. Их встретил Андре, выглядевший весьма плачевно. Новая ссадина тянулась из уголка рта к подбородку.
– Андре, я ищу человека по фамилии Горчев. Иди в полицию…
– Касательно Горчева я уже сообщил в полицию, но он, к сожалению, тем временем ушел.
– Как так? Когда он ушел?
– Я не видел.
– Где же ты был?
– Под роялем.
– А до этого?
– Под софой. Господин Горчев утром вломился в дом, ворвался в комнату мадемуазель Аннет, а меня несколько раз ударил. И всякий раз одно и то же: когда я падал без сознания, он запихивал меня под мебель.
Лабу и генерал взвились по лестнице через три ступеньки. Аннет горько плакала в своей комнате.
– Я слышал, Аннет, – робко начал ее отец, – что Горчев был здесь…
– Да… он уехал час назад, – Аннет совсем разрыдалась. – Ты отправил его в пустыню. Знай же: я его невеста, если он умрет, я тоже умру.
– Аннет, не говори так… Я и сам не рад… но что теперь делать? Может, у него хватит ума вернуться…
– Никакого ума у него нет, и он не вернется, – воскликнула Аннет.
Лабу и генерал стояли и стояли, слезы Аннет капали и капали. Скоропалительное решение молодого человека крайне расстроило их. Вошел Андре и доложил:
– Я полагаю, доставили известие о господине Горчеве.
Появилась рука на перевязи, забинтованная голова, лицо, исполосованное пластырем: Лингстрем.
Глава пятая
1
Лабу нарушил короткую тягостную паузу:
– Я был потрясен, когда Аннет мне сообщила, что этот ненормальный молодой человек…
– Нет, нет и нет! – вспыхнула девушка. – Иван Горчев ответил на вызов, как полагается джентльмену!
– Дело касалось защиты мадемуазель Аннет, – констатировал барон.
– Я не просила защиты. И насколько я понимаю, наше с вами знакомство вас к этому не обязывало.
– Я пришел, Аннет, именно потому… простите, почему вы смеетесь?
– Не сердитесь. – Она, смеясь, выбежала из комнаты. Генерал и Лабу переглянулись: ну и взбалмошная девчонка. Они, слава богу, не видели, как в соседней комнате Аннет уселась на ковер, уже не сдерживая хохота: ей вспомнилось, как Горчев смущенно вертел шляпу и бормотал: «Я ему отрубил ухо… плохо… да?» Потом без всякого перехода зарыдала. Теперь он, верно, в легионе.
Милый, любимый, сумасшедший! Конечно, уже добрался до места. Шесть часов…
Господи боже, шесть часов! Тулон! Встреча у бензоколонки. Она схватила шляпу, плащ и побежала.
После ухода Аннет в салоне царила довольно холодная атмосфера. Барон Лингстрем прервал молчание:
– Поведение Аннет не внушает мне оптимизма.
– Похоже на то, – поморщился Лабу. – Этот свихнутый молодец спутал все наши расчеты.
– Вы знаете, – обратился Лингстрем к де Бертэну, – что Портниф в Ницце?
– Имел счастье его повстречать, – генерал многозначительно поправил черную повязку на лбу.
– Вы, возможно, связались с этим типом? – спросил хозяин.
Барон помолчал минуту.
– Видите ли, поскольку ваша дочь не отвечает мне взаимностью, я решил вести себя в этом деле соответственно собственным интересам.
– Понимаю. Рука моей дочери служит залогом вашего с нами союза.
– А если итак!
Лабу налил коньяка в простои стакан, выпил и, улыбаясь, посмотрел в глаза барону:
– Хотите откровенно?
– Да, прошу вас…
– Радуюсь от всего сердца, что моя дочь не выбрала вас, господин барон.
– Что вы имеете в виду?
– Послушайте, я всегда был джентльменом. Но, прежде чем стать миллионером, я прослужил несколько лет в адской Сахаре. С тех пор, знаете, в серьезных случаях я привык выражаться как легионер, без всяких салонных фирли-флю…
– Я знаю, что вы служили в легионе. Припоминаю также, что вы сторонник бескомпромиссных действий…
– Бросьте! К черту эти утонченные издевки! Нечего передо мною нос задирать, я побольше вашего знаю жизнь. Кроме стихотворений Шелли я усвоил классический хук!
– Гюстав! – пытался вмешаться генерал.
– Оставьте, господин генерал, меня забавляет провинциальная фразеология хозяина дома.
– Вы ранены и вы мой гость. Я вас извиняю только поэтому, – Лабу выпил еще стакан коньяка, словно это была просто вода. – Вы не находите странным связывать вашу помолвку с делом, к которому Аннет не имеет ни малейшего отношения?
– Появление этого господина Горчева сильно поколебало мою веру в прочность нашего союза.
– Послушайте, вы! – Лабу резко повысил тон. – Моего слова более чем достаточно для всякого союза, запомните раз и навсегда. Что касается господина Горчева – это форменный псих, лучше бы его пристрелить, а то он бог знает что еще натворит, но это парень что надо – я вам говорю, а уж перед его суингом просто снимаю шляпу. И… фехтовать он тоже, кажется, умеет.
Все просветы на заклеенном пластырем лице барона побагровели:
– Как я выяснил, этот Горчев – агент-провокатор.
– Доказательства!
– В шестнадцать лет он стал спортивным тренером, а значит профессиональным фехтовальщиком.
– Я был в армии тренером по боксу и получал особую плату за уроки. Полагаю, вы все же продолжаете считать меня джентльменом!
– В семнадцать стал матросом, – продолжал Лингстрем биографию Горчева. – Отсидел месяц в токийской тюрьме по делу о браконьерской рыбной ловле. Выдворен из всех греческих гаваней как непременный участник любой поножовщины. Позднее был аккордеонистом в Порт-Саиде в знаменитом притоне «Такелажник Боб»…
– Ну и ну! Потрясающий парень! И я еще стыдился, что он мне выбил зуб, – воскликнул Лабу.
– Теперь я не удивляюсь, что вы не считаете меня достойным вашей семьи, – Лингстрем поднялся. Его лицо горело, глаза сверкали. Распрощались быстро и холодно.
– Ты думаешь, Лингстрем теперь будет против нас? – спросил Лабу, когда они остались вдвоем.
– По-твоему, он до сих пор был с нами? – беспокойно возразил де Бертэн. – Ты ему что-нибудь говорил про автомобиль?