Во время своего послеобеденного одиночества она чувствовала себя подобно распускающемуся цветку. Она снова начала рисовать, обнаружив, что стремление к творчеству не умерло у нее за девять лет, в течение которых она занималась только коммерческим рисованием. Она работала пастелью, рисуя в большом блокноте с твердыми корками. И то, и другое она купила в магазине во время прогулки с Джеми. Когда затем она посетила магазин одна, то захотела купить еще некоторые принадлежности для рисования: мольберт, подрамники, холст и тюбики масляных красок. Конечно, все это было трудно использовать здесь — не было студии, и ей приходилось работать на улице, на ветру и холоде, так что в этом случае пастель была неплохим компромиссом. Погода стояла хорошая после двух дней дождей, и поэтому каждый день после ланча Мегги выбирала место, садилась на песок или деревянную доску, обломок камня и работала до заката, до сумерек.
Была одна работа, где она пыталась запечатлеть последние минуты светлого дня и ежедневно добавляла штрихи: это был морской пейзаж во время заката. Мегги пыталась передать все оттенки цвета при угасании дня: от золотистого к оранжевому, затем к розовому, а потом к пурпурному и, наконец, темно-красному. Она изобразила низко летящие облака, а внизу, на воде, садящееся солнце. Спустя несколько дней Мегги осознала постепенно, что рисует все это для Джеми. Она подарит ему пейзаж, когда будет уезжать четырнадцатого февраля. Одиннадцатого числа она решила, что картина закончена — картина Джеми, которая становилась произведением любви.
Двенадцатого февраля Мегги вынуждена была остановить работу раньше, чем обычно, и пошла в гостиницу, чтобы переодеться для ужина в ресторане. Накануне вечером Джеми со смущением спросил, есть ли у нее вечернее платье. Ресторан, который он предложил для ужина, можно было посещать только в вечернем платье или в костюме с галстуком, объяснил он ей. К счастью, в последнюю минуту, она бросила в свою сумку платье, на всякий случай. Теперь она была рада, что так поступила.
Мегги редко надевала платье и поэтому, когда приобрела его, то не считала, что удачно вложила деньги. И все-таки это было ее любимое платье: чистой кашемировой выработки, с длинными, спущенными рукавами, с расширяющейся юбкой до середины голени, с мягкими оттенками зеленого, что хорошо гармонировало с цветом ее светло-карих глаз. Хотя она брала его не для какого-то специального случая, но хорошо уложенное, оно теперь не требовало тщательной глажки. Она забыла золотую заколку, которую обычно сочетала с этим платьем, но не важно — платье само по себе было достаточно элегантным, без всяких золотых аксессуаров.
Когда Мегги критически осмотрела себя в зеркале и подумала о золотых украшениях, что-то сверкнуло в ее глазах, какое-то озарение. Она проигнорировала его, приблизилась к зеркалу, нанесла немного грима на щеки. На самом деле ей это не требовалось, поскольку на щеках уже играл румянец возбуждения. Она отступила назад, с ощущением тяжести под ложечкой. «Все нормально, — уговаривала она себя, — только всего две ночи осталось и два дня, и ты уедешь отсюда. Ты не увидишь его больше, не разрушишь его планов или своих». Она совершенно не хотела расстраивать себя теперь, когда наконец начала чувствовать себя значительно лучше. Она последний раз оглядела себя в зеркале, затем накинула пальто и пошла вниз.
У Мегги перехватило дыхание, когда она увидела его. Темный костюм делал Джеми великолепным мужчиной. Он заметил ее, улыбнулся и направился навстречу, и Мегги явно ощутила наплыв физического удовольствия от простого взгляда на него. Красивая борода, выразительные, с темными ресницами глаза и явно идущая ему грациозность в движениях, подобно большому зверю.
— Привет, — сказала Мегги, прежде чем он успел что-либо проговорить. — Мы выглядим великолепно в такой одежде, не так ли?
Джеми осмотрел ее всю, явно оценивая.
— Я не знаю ничего относительно меня, а что касается вас, то вы, действительно, выглядите великолепно, вы прекрасны.
Мегги закрыла глаза и была готова повернуться к нему спиной, чтобы скрыть смущение. Охвативший ее жар залил краской щеки и шею. Она всегда ненавидела смущение — это заставляло чувствовать себя виноватой в каком-то грехе.
Джеми взглянул на нее, пытаясь развлечь, когда они выходили из гостиницы. На пустынной улице, на воздухе, который овеял приятной прохладой пылающие щеки, Джеми взял ее под руку и сказал:
— Мне очень нравится, когда вы смущаетесь, как сейчас.
— Я ненавижу это!
Джеми понимающе улыбнулся, посмотрев ей в глаза с нежностью. От этого холодок пробежал по ее спине. Мегги чувствовала, как рядом с ним ее охватывает волнение, которое бросало то в жар, то в холод, как при физической близости. Тогда она умерла бы от неизмеримого удовольствия.