— Верно.
— Анна, наверное, приготовит сегодня на вечер все мои самые любимые блюда. — И он начал расписывать мне свои излюбленные блюда этим напевным тоном, который употребляют итальянцы, когда говорят о еде. Я, кстати, даже кое-что понял из его монолога, как никак я почетный итальянец. Вероятно, разговоры о еде разожгли в нем аппетит, так как он, не медля, открыл коробку с бисквитами и развернул упаковку сыра, который источал аромат давно не стиранных носков. Позаимствовав у Винни ножик, Беллароза начал уписывать этот свой сыр. Завтрак бизнесмена.
— Будешь? — спросил он меня, не переставая жевать.
— Нет, спасибо.
— Знаешь, как в итальянских кварталах называют контейнер для мусора?
— Нет, не в курсе.
— Столовка на колесах. — Он захохотал, довольный шуткой. — Теперь ты рассказывай.
— Знаешь этот анекдот про тупого мафиозо, который решил, что полицейская машина должна непременно взлететь в воздух? Знаешь, что с ним случилось?
— Нет.
— Он обжег себе рот о выхлопную трубу. Машина так и не взлетела.
Этот анекдот ему так понравился, что он опустил вниз перегородку из плексигласа, отделявшую нас от передних сидений, и тут же пересказал его Ленни и Винни. Они заржали, хотя я не был уверен, что они поняли, в чем соль.
Какое-то время мы ехали молча, я пытался привести в порядок свои растрепанные мысли. Несмотря на недомолвки между мной и доном, я все-таки продолжал оставаться его адвокатом и, как он утверждал, его другом. Я мог бы в это поверить, если бы не одно обстоятельство: я нужен был ему как человек для подтверждения его алиби, а это сильно меняло дело.
Откровенно говоря, у меня отсутствовало всякое желание служить ему дальше в качестве адвоката, быть его другом и свидетелем его алиби. Я мог бы сообщить ему об этом еще несколько дней назад, но по причине того, что он был освобожден под залог, я чувствовал, что мне трудно рвать с ним сейчас все связи. Если судить с адвокатской точки зрения, с точки зрения участника судебного процесса, мое заявление являлось не чем иным, как лжесвидетельством, даже при том, что оно было сделано не под присягой. Опять же с точки зрения адвоката, если я откажусь от своего заявления, то буду исключен из своей юридической корпорации, а кроме того, получу пулю в лоб. Таков жребий почетного итальянца, если взглянуть на это дело с обратной стороны. Его жизнь состоит не только из поглощения вина и спагетти, в ней есть также закон омерты — обета молчания. В таком случае я становлюсь врагом всех этих сицилийцев и неаполитанцев. Поэтому я должен соблюдать клятву верности дону, не высказанную вслух, но обязательную для исполнения. Mamma mia! Как могло такое случиться с усердным прихожанином епископальной церкви?
Беллароза поддел ломтик сыра на кончик ножа и сунул его мне под нос.
— Вот. Ешь. Не люблю, когда со мной рядом сидят и смотрят, как я ем. Mangia.
Я послушно взял у него сыр и положил в рот. Вкус был неплохой, но запах — отвратительный.
— Понравилось? — Беллароза не мог скрыть своего удовлетворения.
— Molto bene[29], — промямлил я. Теперь мы были не только сообщниками в преступлении, но и говорили и пахли одинаково.
— Слушай, — обратился он ко мне после паузы, — я знаю, ты злишься на меня, думаешь, что это я устроил тебе эту историю с Мельцером. Но пойми, в жизни все непросто. Иногда жизнь бьет тебя так, что надо благодарить Бога, что остался в живых. Но зато в следующий раз ты становишься крепче и уже знаешь, как уклоняться от ударов.
— Спасибо тебе, Фрэнк, за все, что ты сделал для меня. Я и не думал, что это так полезно для здоровья.
— Да ладно тебе.
— Только больше не делай мне таких подарков, прошу тебя.
— О'кей, но еще несколько советов. Бесплатных. Не делай мне тоже таких подарков, как этот твой разговор с этой шлюхой-журналистской. Не пытайся отплатить мне. Послушай меня, я тебе только добра желаю. Ты мне нравишься, и я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
— Фрэнк, я не собираюсь затевать вендетту, мстить тебе, как это принято у вас. Мне здорово попало — я утерся и извлек для себя урок. Вот и все. Если бы я начал мстить тебе за историю с Мельцером и за прочие дела, мы бы сейчас с тобой здесь не разговаривали. Так что давай так: что было, то прошло. На этом кончаем наши дела и расстаемся друзьями. Capisce?
— Да-а-а, — протянул он после долгой паузы. — Ты, конечно, парень меткий, но, бьюсь об заклад, ты не станешь поднимать на меня руку.
— Еще раз обманешь меня, тогда и поглядим.
— Да?
— Да.
Этот наш разговор был ему явно не по душе, но он, помолчав, все же сказал:
— Ладно, с моей стороны больше никаких обманов не будет, так что не будем тебя испытывать. О'кей?
— Договорились.
Беллароза протянул мне руку, я пожал ее. Ни я, ни он, пожалуй, не смогли бы объяснить, что значило это дружеское рукопожатие. Фрэнк наверняка не верил в мой отказ от мести, так же как и я не верил ему, зная, что при первом же удобном случае он не преминет обмануть меня.
— Слушай, приходите ко мне на ужин сегодня вечером, — сказал он тоном примирения, когда мы уже приближались к Лэттингтону. — У нас же полно еды. Анна пригласила гостей. Все мои родственники. Никаких разговоров о делах.
— А мы что, уже стали родственниками?
— Нет, но быть приглашенным на такой семейный вечер — это большая честь.
— Благодарю, — ответил я, ничего не пообещав.
— Вот и славно. Сюзанну тоже с собой возьми. Думаю, Анна уже ее пригласила. — Фрэнк вдруг заулыбался. — Слушай, есть идея. Давай посвятим этот вечер ее картине. Там будут все свои, я как раз хотел показать им то, что она нарисовала. Давай?
У меня было такое впечатление, что об этом его плане все приглашенные родственники уже давно знают. В приличном обществе такие вечера устраивают специально для того, чтобы примирить рассорившихся супругов. Но у Фрэнка, как обычно, реализовывалось сразу несколько задумок.
— Твоя жена будет сегодня почетной гостьей, — сообщил он. — Ты не возражаешь?
Как вы сами понимаете, перспектива провести вечер в компании мафиози со своей, можно сказать, бывшей женой в качестве почетной гостьи была не слишком лучезарной.
— Ну что, придете? Ждем вас к шести, — напомнил он.
Винни неожиданно зашелся от смеха и опустил стекло.
— Так вы сказали: «Обжег свой рот о выхлопную трубу?» Теперь понял!
Лучше бы я поехал домой поездом.
Глава 33
Кортеж въехал в ворота Стенхоп Холла и направился к главному зданию, недавно перешедшему в собственность Белларозы. Машины остановились у скромного домика Сюзанны, я попрощался с моими криминальными друзьями и поволок свой чемодан ко входу в дом.
«Ягуар» Сюзанны был припаркован перед домом, но, поскольку здесь проживают любители верховых прогулок, этот факт вовсе не означал, что дома кто-то есть. Я вошел и сразу понял, что хозяйка отсутствует. Итак, радостная встреча откладывалась.
Я направился в свой кабинет и стер все двадцать шесть сообщений, записанных на автоответчик, затем взял стопку факсов и, не читая, сжег их в камине. Письма я все же просмотрел, так как испытываю уважение к посланиям, написанным от руки. Но такое письмо было только одно, от Эмили; его я отложил в сторону. Все остальное — деловые письма, счета, рекламу и прочую муру — я также предал огню.
Затем, усевшись в кресло, я прочел письмо Эмили:
«Дорогой Джон,
Где это ты раскопал такой жуткий галстук? Я пыталась поправить цвет в своем телевизоре, но галстук подошел к твоему костюму только тогда, когда твое лицо приобрело зеленоватый оттенок. Кроме того, мне пришлось убедиться, что ты до сих пор не носишь с собой расческу. Я видела эту женщину, по виду испанку, ее фамилия, кажется, Альварес. Такое впечатление, что она либо ненавидит тебя, либо влюблена в тебя по уши. Выясни, что из этого правда. У нас с Гэри все в порядке. Если хочешь, приезжай. До скорого.
Целую тебя,
Твоя сестра».
Я положил письмо в ящик стола и пошел на кухню. У нас там на стене висит доска для семейных сообщений, но в данный момент на ней была прикреплена только одна бумажка с надписью: «ЗАНЗИБАР, ВО ВТОРНИК — К ВЕТЕРИНАРУ». Пошла она к черту, эта кобыла. Она и читать-то не умеет, да и в кухню ее не пускают.