Разумеется, я это понимал. Пусть все горит синим пламенем, главное — остаться мужиком.
— Capisco, — сказал я.
— Ну вот. — Он улыбнулся. — Конечно, сейчас эта организация совсем не такая, какой была когда-то, но стиль и традиции остались. Смотри, ведь тебя они не трогают, верно?
— Они знают, что такое получить «плохую прессу». Одно дело убить тебя, совсем другое — пристрелить меня.
— Да. О нас продолжают писать с уважением. Мы хотим, чтобы пресса хорошо отзывалась о нас. Нам нужна хорошая пресса. «Баклажаны» и латиноамериканцы стреляют в кого попало, а потом удивляются, что их никто не любит. Верно?
— Техника может быть разной, я же тебе говорил это.
— Ну да, но у этих тварей и техники-то никакой нет.
Честно говоря, мне совсем не хотелось обсуждать достоинства и недостатки соперничающих преступных группировок. Но Беллароза сел на своего любимого конька. Вот видишь, распинался он, даже Салли Да-Да был не прочь отправить тебя на тот свет, но и он понимал, что прессе это не понравится и вообще это не дело. Поэтому джентльмен Джон Саттер прошел через кровь и огонь и только малость подпортил свой костюм и галстук. Он находился под защитой авторитета власти и всеобщего уважения. Голубая кровь не будет литься на улицах Маленькой Италии! Поэтому неудивительно, что Фрэнк не посоветовал мне надеть в тот вечер бронежилет. И все же, лично я предпочел бы, чтобы он был на мне, когда я стоял там, под дулами этих дробовиков.
Я исподволь наблюдал за Белларозой. Несмотря на то что его лицо осунулось, судя по брюху, выпиравшему из-под халата, аппетита он не потерял. Конечно, получить в грудь, пусть закрытую бронежилетом, заряд дроби из дробовика 8-го калибра, это не очень полезно для здоровья. Видя перед собой эту развалину, нельзя было не задаться вопросом, не отразилось ли его физическое состояние на ясности ума. Внешне он держался неплохо, но какие-то неуловимые отличия все же проглядывались. Возможно, на его психику действовало присутствие в доме агентов ФБР. В такой ситуации любой загрустит.
Фрэнк попросил меня достать бутылку самбуки, она была запрятана за книгами на одной из полок. На той же полке я обнаружил вазу, в которой стоял букет из ноготков. Это были большие ноготки, такие же, какие мы с Джорджем посадили этой весной в Стенхоп Холле. Их срезали совсем недавно. Любопытно.
Я подал ему бутылку, он налил хорошую порцию в чашку из-под кофе, залпом выпил ее и тут же налил вторую.
— Будешь? — спросил он меня.
— Рановато для выпивки.
— Ну да, — согласился он. — Эта стерва-сиделка даже выпить мне толком не дает. Якобы это вредно, когда принимаешь антибиотики. Пошла она куда подальше, самбука лучше всяких антибиотиков. Верно? На, поставь ее на место.
Я снова спрятал бутылку за книги. Боже мой, как изменились порядки в «Альгамбре»! Теперь и мне взгрустнулось. Я посмотрел на часы, словно собираясь уходить. Беллароза увидел это и проговорил:
— Посиди еще минуту. Мне надо кое-что тебе сказать. — Жестом он подозвал меня поближе к себе. — Сядь сюда, на эту подушку. — Он ткнул пальцем в потолок, видимо желая показать, что в кабинете все прослушивается.
Я присел на подушку совсем рядом с ним.
Фрэнк наклонился ко мне и заговорил шепотом:
— Позволь мне дать тебе один совет. Я, конечно, не в курсе всех дел, но кое-что знаю точно. Феррагамо имеет на тебя большой зуб. Вовсе не из-за того, что он хочет, чтобы мое алиби лопнуло, нет. Просто ты страшно разозлил его тогда, в суде, а потом спас мне жизнь — это расстроило все его планы. Так что теперь он собирается тебе мстить. Будь наготове.
— Понял, — кивнул я. Парадокс — Фрэнку Белларозе предлагают сделку, а мне грозят десятью годами за лжесвидетельство. И единственным человеком, который мог бы стать свидетелем обвинения на этом процессе, является сам Фрэнк Беллароза. Беллароза прекрасно понимал это, он понимал также и всю парадоксальность этой ситуации.
— Слушай, советник, — улыбаясь, сказал он, — я тебя никогда не выдам. Даже если они подвесят меня за яйца и мне придется кого-то заложить, тебя я Феррагамо не сдам, знай это.
Вот что делает этот человек: сначала он устраивает вам серьезные неприятности, потом помогает из них выбраться. Затем говорит, что вы у него в должниках за его благодеяние. Вы расплачиваетесь с ним и попадаете в еще более неприятную ситуацию. И так далее, и так далее. Вероятно, теперь он ждал, что я начну его благодарить за все это. Так же тихо, как он, я произнес:
— Пожалуйста, Фрэнк, не оказывай мне больше никаких услуг. Еще немного твоих благодеяний, и я окажусь на том свете.
Беллароза захохотал, но, должно быть, его ребра еще не зажили, так как он весь скривился и побелел от боли. Хлебнув остатки самбуки из чашки, он отдышался, затем выпрямился в кресле и спросил:
— Как поживает твоя жена?
— Какая?
— Сюзанна. — Он улыбнулся. — Твоя жена.
— Почему ты меня спрашиваешь? Она же сюда сама приходит.
— Ну да… я давненько ее не видел.
— Я тоже ее давно не видел. Она только вчера вернулась домой.
— Да. Навещала детей в их колледжах. Так?
— Точно. — А перед этим Сюзанна уезжала навестить своих родителей в Хилтон Хед, заодно она съездила в Ки Уэст к своему брату Питеру.
Мы с Сюзанной не вступали в длинные разговоры, но иногда обменивались короткими фразами, и я попросил ее, чтобы она больше не наведывалась в соседнюю усадьбу. Она сделала вид, что согласилась, но все равно поступила по-своему. Если судить по букету ноготков, она была здесь не далее как вчера. Должно быть, этот эпизод стерся из памяти Фрэнка.
Наверное, мне следовало переехать в другое место, но решиться на это было трудно. С одной стороны, я чувствовал, что в случившемся с нами есть и моя вина. Кроме того, Сюзанна так часто уезжала, что мне не было смысла торопиться с отъездом. Мы с ней могли не разговаривать неделями, а мои финансы, надо честно признать, были в плачевном состоянии. Ну и кроме всего прочего, я все еще любил ее, а она любила меня и просила не покидать ее.
Вот так я и жил — холостяком в доме своей жены. Жизнь моя была практически разбита, впереди маячила мрачная перспектива оказаться свидетелем на процессе главаря мафии или стать жертвой мафиозных разборок. Я был отверженным, я был капитаном без корабля, я был обузой для моей адвокатской конторы. Моя фирма, кстати, прислала мне официальное письмо на адрес офиса в Локаст-Вэлли. Я решил его прочитать. В письме содержалась просьба ко мне выйти из состава учредителей фирмы «Перкинс, Перкинс, Саттер и Рейнольдс». Под этой просьбой стояли подписи всех старших партнеров фирмы, как действующих, так и находящихся в отставке, даже тех, кто с трудом мог вспомнить свою фамилию. Все подписи, кроме моей. Там же была подпись Джозефа П. Саттера. Браво, папаша!
Так что к черту «Перкинса, Перкинса, Саттера и Рейнольдса». Пусть скажут спасибо, что их не отделали обломком свинцовой трубы. Кстати, они могли бы предложить мне что-нибудь в обмен на мой уход.
— Я рад, что она не сердится на меня, — сказал Беллароза.
— Кто? — уставился я на него.
— Твоя жена.
— А почему она должна на тебя сердиться?
— Ну как же, из-за меня чуть не убили ее мужа, — ответил он.
— Да что ты, Фрэнк. Она буквально на днях сказала мне: «Джон, я жду не дождусь того момента, когда Фрэнк поправится и мы вновь сможем пойти с ним в тот же ресторан».
Он попробовал сдержать смех, но не смог, и снова скорчился от боли.
— Слушай… перестань… ты же меня доконал… — простонал он.
— Ладно, Фрэнк, — произнес я, вставая с кресла. — Есть еще один разговор. Не такой веселый. Ты прекрасно знаешь, что мы с Сюзанной практически не разговариваем, и тебе отлично известно, по какой причине. Если она хочет приходить сюда, это ее дело. Но ты не должен говорить о ней так, словно речь идет о какой-то ерунде. О'кей?