Я покачал головой.
— Не все думают так, как ты. Почему не представить себе, что этот человек просто выполняет свою работу. Он, возможно, думает, что ты на самом деле кого-то убил.
— Чепуха. — Он откинулся на спинку кресла и припал к рюмке.
— Мне пора идти.
— Нет, сиди, где сидишь.
— Не понял.
Мы обменялись взглядами. Наконец-то я увидел настоящего дона Белларозу. Это продолжалось секунды две, не больше. Потом в кресле напротив меня снова оказался Фрэнк. Должно быть, все дело было в освещении. Он сказал:
— Дай мне закончить, советник. О'кей? Ты хороший парень, но ты не знаешь некоторых фактов. Мне, в общем-то, наплевать, если ты считаешь, что это я убил колумбийца. В каждом деле есть две, три, четыре стороны. Парни вроде тебя видят две, максимум три стороны. Поэтому я открою тебе еще одну. Когда ты выйдешь отсюда, ты станешь более информированным гражданином. — Он улыбнулся. — О'кей?
Я кивнул.
— Так вот, когда эти мерзавцы из Вашингтона назначили Феррагамо прокурором, они знали, что делают. Они все предусмотрели заранее, эти ребята из Министерства юстиции. Они хотят, чтобы колумбийцы прикончили меня, чтобы потом мои ребята прикончили колумбийцев, а они будут стоять в стороне и потирать руки. Власти довольны. Недовольны только «баклажаны» — черные, так как им придется держать себя поскромнее, ведь теперь и ими могут заняться. Понимаешь? Что, не по себе от этих разговоров?
— Да нет, продолжай…
— Так вот, когда ты в следующий раз будешь разговаривать с Манкузо, можешь передать ему все, что я тебе сейчас сказал. Манкузо — нормальный полицейский. Он ничего не имеет против меня лично, а я ничего не имею против него. Мы, стало быть, относимся друг к другу с уважением. Он верит в закон. Я его уважаю, хотя считаю, что закон — это чушь собачья. Главное, что он не хочет допустить стрельбы на здешних улицах. Очень ответственный человек.
— Ты хочешь, чтобы я передал наш разговор Манкузо?
— Ну да. Что в этом странного? Пусть он идет потом к Феррагамо и объяснит ему, что я в курсе его планов.
— По-моему, ты слишком начитался Макиавелли.
— Ты так думаешь?
— По-твоему, выходит, что не только Феррагамо, но и генеральный прокурор, а также Министерство юстиции в Вашингтоне находятся в сговоре с целью твоего убийства и провоцирования войны между мафиями?
— Так оно и есть. Ведь почему Альфонс так задержался на этой должности? Ясно, что он увяз с делом об убийстве Карранцы. А если министерство не убирает его и не предлагает замять это дело, то, следовательно, и оно завязано в этом деле.
— Твоя логика…
— Затем, когда два самых крупных игрока будут разбираться друг с другом, власти примутся за мафию с Ямайки и за прочих «баклажанов». Потом дело дойдет и до азиатов. Разделяй и властвуй. Так это называется?
Я пожал плечами.
— Мое дело — сделки с недвижимостью.
— Ну да. Будем считать, что ты меня понял. Так как ты относишься к этому, будучи честным гражданином?
Мне было очень тоскливо при мысли о том, что силы правопорядка в этой стране настолько беспомощны, что для борьбы с Белларозой используют гангстерские приемы.
— Будучи честным гражданином, я бы… я был бы возмущен такими действиями правительственных структур, — промолвил я.
— Понятно. Но сама мысль тебе понравилась, не так ли? Одни негодяи убивают других. Хорошо, правда?
— Нет.
— Чепуха, это же всем выгодно.
— Тогда воздержусь от комментариев, — произнес я. — А почему ты не опубликуешь свою версию в газетах, если ты так в ней уверен?
Он расхохотался.
— Ну ты скажешь!
— Увидишь, они напечатают.
— Напечатают, как же! Когда я сдохну, вот тогда они напечатают. Видишь ли, в нашем бизнесе не лезут со своими проблемами в печать. Если ты начинаешь болтать о чем-нибудь в газетах, ты подставляешь своих друзей, некоторые из которых даже не подозревают, что на свете существует мафия. Ты начинаешь бороться в прессе против своих врагов, а потом твои друзья пускают тебе пулю в лоб.
— Зачем ты мне все это рассказываешь?
— Потому что ты — адвокат.
— Я не твой адвокат, — сказал я. — Тебе, во всяком случае, нужен не адвокат. Тебе нужны телохранители. — «Или психиатр», — добавил я мысленно.
— Верно. Но мне еще нужен совет человека со стороны. Я выслушал моих друзей, моих советников, моего адвоката Джека Вейнштейна. Теперь я хочу выслушать человека, который видит вещи несколько иначе, чем люди, окружающие меня.
— Хочешь хороший совет? Бросай все и поезжай в Сорренто.
— В нашем бизнесе не бросают дела ни с того ни с сего. Не уходят на пенсию. Разве римские цезари уходили на пенсию? С людьми, которых ты водил за нос, нельзя помириться, нельзя прийти к властям и сказать: «Извините, я сейчас заплачу налоги, которые я укрывал, и верну все предприятия, купленные мною на „грязные“ деньги». Нельзя идти в клетку к тигру, он просто сожрет тебя с потрохами. Надо оставаться там, где ты сидел — верхом на тигре, — и не выпускать вожжи из рук.
— Да нет же, ты можешь запросто уехать в Сорренто.
Он пожал плечами.
— А мне, может быть, нравится моя работа. Она не дает мне скучать.
— Любишь власть?
— Конечно. Вот состарюсь, тогда и отправлюсь в Сорренто. Когда устану от власти, от бизнеса, от женщин. Но пока я полон сил, у меня еще есть впереди несколько лет.
— Возможно, ты ошибаешься и их у тебя нет.
Он взглянул на меня.
— Я не тороплюсь. Колумбийцам никогда не свалить Фрэнка Белларозу. И властям тоже не удастся этого сделать. Capisce?
— Теперь понимаю.
Мы продолжали сидеть друг против друга. Мне казалось, что он ждет от меня совета. Как адвокат, я мастер давать советы, но не привык это делать бесплатно и по-дружески. Я спросил:
— Так что, мы закончили разговор?
— Почти. Вот какое дело. Феррагамо, как видно, не ограничится обвинениями в прессе. Он этого дела так не оставит. Верно?
— Верно.
— Он предъявит мне обвинение, и начнется судебное разбирательство.
— Точно.
— Так вот, я хотел бы, чтобы ты стал моим защитником.
— Если я отказался представлять твои интересы в сделке с недвижимостью, то с какой стати я соглашусь защищать тебя в качестве обвиняемого по уголовному делу?
— Во-первых, из-за денег, во-вторых, из-за чувства справедливости.
Он даже не запнулся, когда произнес последнее слово, а вот я едва не проглотил свой язык. Я покачал головой.
— Я не занимаюсь уголовными делами. У меня другая специализация.
— Да нет же, ты сможешь. Ты же адвокат.
— Какие улики Феррагамо собирается представить в суде в качестве доказательств?
— Да у него ни черта нет. Но ты же наверняка слышал такое выражение: «суд присяжных Нью-Йорка может предъявить обвинение даже сандвичу с ветчиной». Слышал?
— Да.
Большое жюри присяжных в Нью-Йорке заседает всегда за закрытыми дверями. Двадцать три человека присяжных рассматривают дела в отсутствие обвиняемого и его адвоката. Поэтому, имея на руках лишь материалы обвинения, Большое жюри обычно голосует за предание обвиняемого суду. Можно было с уверенностью сказать, что в случае с Белларозой так и будет. Я спросил:
— Так ты думаешь, что Феррагамо пытается запугать тебя тем, что передаст дело в суд?
— Да. Обычное жюри присяжных оправдало бы меня, так как у Феррагамо нет доказательств моей вины. В этом случае судебный процесс не состоялся бы. Но Феррагамо выбрал другую тактику — он созывает пресс-конференции. Он чертовски любит пресс-конференции. Он рассказывает всем, что мафия взялась за отстрел колумбийцев, ребят с Ямайки, и так далее, и тому подобное. Это же вранье! Мы же все занимаемся своими делами и друг другу не мешаем. Затем он заявляет: «Беллароза лично пристрелил Хуана Карранцу, чтобы преподать урок цветным». Понимаешь? Поэтому колумбийцы воют от ярости, они же все очень крутые. Да они хуже итальянцев, я тебе скажу. Сейчас у них в планах решить все mano a mano[17]. Карранца был у них большим человеком. Но мне теперь придется опасаться своих собственных людей. И знаешь почему? Потому что они не хотят кровавой бани, они толстые и сытые. А южноамериканцы — голодные и злые. Они новички и поэтому землю роют. Они не слишком умные, но дело свое делают. Возможно, из-за своей тупости они не лезут ко мне со своими пушками. Так вот что они делают, эти южноамериканцы. Они идут к моим друзьям и говорят им: «Давайте решим эту проблему еще до того, как Фрэнка будут обвинять в суде, до того как у нас у всех появятся неприятности. У нас хватает своих проблем, зачем нам еще одна головная боль с этим Белларозой?» И мои приятели могут в ответ сказать: «Мы разберемся с Фрэнком». Понимаешь? Эти сукины дети могут продать меня, лишь бы спасти свои шкуры. Даже притом, что они отлично знают о моей непричастности к смерти Карранцы. Десять, двадцать лет назад итальянец сказал бы цветному на такое предложение: «Пошел к черту, пока я не оторвал тебе яйца!» А теперь, как видишь, все по-другому. Весь мир перевернулся с ног на голову. Понимаешь?