Я улыбнулся.
— Ну, совсем чуть-чуть.
— Да-а. Это твоя первая ошибка.
— Я знаю.
— Послушай, советник. Новак — это мелкая сошка, он зарабатывает тридцать, может быть, сорок тысяч в год. Ты зарабатываешь, скорее всего, в десять раз больше. Это похоже на ситуацию со мной и с Феррагамо. Тот же случай. Потому что и тот и другой находятся на государственной службе, а таких людей не следует оскорблять.
— Но он меня достал.
— Понятно. Они это делать умеют. Но послушай, Новак пошел работать в ФНС не для того, чтобы сохранять твои сбережения. Он пошел туда из-за своих принципов, и эти принципы надо понимать.
— Я понимаю.
Беллароза перегнулся ко мне через стол.
— У этого Новака есть власть, сечешь? Он способен вздрючить и тебя, и меня, да-да. И он горы свернет ради этого, ведь он не обладает этой властью больше нигде — ни в банке, ни в офисе, даже у себя дома, возможно, он — ничтожество. Какой у тебя может быть дома авторитет, если ты приносишь в год тридцать тысяч? — Беллароза посмотрел мне прямо в глаза. — Попробуй влезть в его шкуру хотя бы на один день.
— Ну уж нет, я туфли из синтетики не ношу.
— Да? Вот видишь. А поживи-ка, как он, в его гнусной квартире или паршивом домишке. Задумайся, покупать или не покупать костюм, в котором тебя и похоронят. Посчитай-ка, во что семье обойдутся продукты, учеба детей и так далее. И при всем этом он ведь еще боится, что на него косо посмотрит шеф, что правительство урежет ему зарплату. А потом позвони мистеру Джону Саттеру в его роскошный офис. Ну-ка расскажи, как ты будешь относиться к этому пижону-юристу?
О Господи, мне стало даже почти жалко Стивена Новака.
— Все это я понимаю, но я хотел бы знать…
— Так вот, тебе надо, во-первых, понять, с кем ты имеешь дело, и уразуметь, что эти люди набрасываются только на людей с положением. На людей вроде меня и, да-да, не удивляйся, на людей вроде тебя. На людей, чьи проблемы с уплатой налогов могут стать сенсацией. Знаешь почему?
— Да, Фрэнк, знаю, налоги — это мой хлеб. Федеральная налоговая служба любит устраивать сенсации по той причине, что с их помощью она может напугать миллионы простых налогоплательщиков. И люди уже покорно несут им свои денежки.
— Да им плевать на уплату налогов для правительства! Ты так до сих пор ничего не понял. Им важно только одно — запугать человека. Это делается, чтобы показать, на чьей стороне власть. А еще большую роль играет зависть. Парень вроде Новака не в состоянии стать таким же богатым, как ты или я, но у него есть мозги и он понимает, что, прикрываясь интересами государства, он может разорить и тебя, и меня. Поэтому он — опасный человек.
Я кивнул. Беллароза в самом деле прекрасно озвучивал мысли Макиавелли в современном изложении.
— Возьми того же Феррагамо, — продолжал Беллароза. — Он прикидывается, что защищает справедливость, равенство, демократию, заботится об интересах бедных и о жертвах преступников и так далее. Вранье. Дело совсем в другом, приятель. Дело все в той же чертовой власти. Дело в зависти, в зависти к конкретным людям. А сверху все это приправлено чепухой, но чепухой, приятной для слуха. Послушай, я могу отвезти тебя в Бруклин, где в одном квартале за день происходит столько преступлений, сколько не случается и за целый год в вашем гнусном шикарном округе. Ты встретишь там Феррагамо? Ты встретишь там Новака, требующего, чтобы торговцы наркотиками заполнили налоговую декларацию? И вот что я тебе скажу, советник. Дело не в том, что ты прожил жизнь, как я, или так, как ты ее прожил. Если они решили засадить тебя за решетку за мошенничество, они все равно посадят тебя на пять или на десять лет, кем бы ты ни был: преступником или адвокатом. А скостят тебе срок только после того, как тебя посадят, не раньше. Capisce? И скажу тебе еще кое-что, что тебе наверняка не понравится. Когда ты смотришь на присяжных, они тоже смотрят на тебя и прикидывают, на сколько лет тебя упрятать. Когда я смотрю на присяжных, половина из них думают, что я уже подкупил другую половину, и прикидывают, останутся ли они в живых, если проголосуют за обвинительный приговор. Вот что значит власть, приятель! У меня она есть, а у тебя ее нет. Со мной никто не захочет связываться. И вот еще одно соображение для тебя: если ты думаешь, что правительство взъелось на тебя из-за того, что ты не заплатил налоги, если ты считаешь, что дело только в этом, значит, ты ничего не понял из нашего разговора. Так что поразмысли над этим хорошенько.
Я уже думал об этой проблеме и как настоящий патриот отверг в очередной раз мысль о продажности властей.
— Все это твои фантазии, Фрэнк, — произнес я.
— А я тебе скажу, что у меня просто не хватает фантазии, чтобы представить все так, как есть на самом деле. — Он откинулся на спинку стула и доел печенье, которое еще оставалось в вазочке. — Теперь ты понимаешь «почему». Значит, ты созрел для разговора с мистером Мельцером. Он объяснит тебе «как».
Несколько мгновений я не мог произнести ни слова, потом понял, что следует спросить:
— А кто такой, этот мистер Мельцер?
— Он в свое время работал на них. Был большой шишкой в ФНС. Сейчас занимается частными консультациями. Понимаешь? Разбогател на продаже секретов противника. Он лично знает всех этих мерзавцев. Улавливаешь? Жаль, я поздно его встретил. Но, возможно, тебе он сможет помочь.
Я задумался. Да, предатели, продающие ружья индейцам, в самом деле существуют. Но я бы никогда не стал рекомендовать их своим клиентам. Насколько я знал, они занимаются темными делами, поддерживая личные контакты с сотрудниками ФНС, возможно даже давая взятки и шантажируя своих бывших коллег. Их клиенты никогда не знают, как обделываются делишки. Нет, Джон Саттер, мистер Принципиальность, никогда бы не стал рекомендовать предателей из ФНС своим клиентам. Даже если бы это было законно. Он чтит адвокатскую этику.
Должно быть, на лице у меня были нарисованы неуверенность, скептицизм и, возможно, даже разочарование, так как Беллароза сказал:
— Мистер Мельцер гарантирует тебе с самого начала, что против тебя не будет возбуждено никаких дел. Никаких уголовных преследований, никакой тюрьмы.
— Каким образом он может это гарантировать?
— Это его бизнес, друг мой. Если желаешь действовать самостоятельно, ради Бога. Если же хочешь воспользоваться помощью Мельцера с его гарантиями, что ты никогда не увидишь, как выглядит изнутри федеральная тюрьма, тогда дай мне знать. Но решай быстро, пока мерзавцы не раскрутили это дело. А то и Мельцер не поможет.
Я взглянул на Белларозу. Действительно, он давал личные гарантии того, что я не попаду за решетку. Мне, конечно, придется уплатить примерно триста тысяч долларов, но зато я не буду подписывать чеки, сидя в тюремной камере. Что чувствовал я в тот момент? Облегчение? Благодарность? Признательность моему новому другу? Бьюсь об заклад, что нет.
— О'кей, пусть будет Мельцер, — кивнул я.
— Вот и хорошо. Он сам с тобой свяжется. — Беллароза вновь стал оглядываться вокруг. — Приятное место.
— Да.
— Сюда принимают католиков? Итальянцев?
— Да.
— Мои сыновья смогут приходить сюда, если я стану членом клуба?
— Да.
— Как здесь готовят?
— Не так, как твоя Анна.
Он засмеялся, потом посмотрел на меня изучающим взглядом.
— Так ты поможешь мне вступить? О'кей?
— Ну… тебе понадобятся три рекомендации. Понимаешь?
— Да. Я же состою в нескольких клубах. Найди тех, кто будет меня рекомендовать. Я здесь никого не знаю.
Начинается.
— Я же говорил тебе, Фрэнк, если я даже найду рекомендующих, тебя не пропустит комитет клуба.
— Да? Почему? — Слово «почему», кажется, нынче вечером будет главным вопросом. — Ну-ну, расскажи.
— О'кей, потому что этот клуб — один из самых закрытых и престижных клубов Америки и его члены не захотят… ну, в общем, как бы ты сам охарактеризовал себя, Фрэнк? Если откровенно.