— Все вы на один покрой, — сказал разгоряченный молодой человек, — все, сколько вас ни есть; вы готовы видеть героя в каждом балбесе. Слава Богу, мне не нужно испытывать четыре года подобного рабства, чтобы попасть в армию.
Нетти сделала маленькую гримаску, может быть, неприличную для взрослой барышни, но она ведь только что вышла из пансиона, и к тому же Корнелиус и ей приходился двоюродным братом.
— Охо-хо, — сказала она, — смотрите, чтобы виноград не оказался слишком зелен… Еще неизвестно, выдержите ли вы ваши экзамены!..
— Очень благодарен за такое лестное обо мне мнение. Но я уже сдал экзамены и не далее как вчера. Конечно, вам было бы приятнее, если бы я провалился…
— Вы выдержали экзамен? Неужели? Ах, хотела бы я послушать вас на экзамене!
По тону, которым были сказаны эти слова, можно было заключить, что между кузиной и кузеном объявлена война.
— Выдержал… вот и все, — ответил Корнелиус торжествующим тоном. — Ну, скажите, пожалуйста, зачем я буду себя мучить в Вест-Пойнте, когда можно поступить в армию помимо этого? Хорошая пригоршня долларов — и вся недолга! С долларами в руках можно купить лошадь, карету, место в конгрессе, да все, что хотите.
— За исключением уважения и ума, во всяком случае.
Эти слова задели Корнелиуса за живое, и он, насвистывая, отвернулся. Что касается Нетти, то она, очень довольная собой, обратилась с очередным вопросом к Жюльете:
— Что значит «под арест»?
— Видишь ли, вот это — военная тюрьма, нечто вроде погреба, ямы, в которую сажают этих бедных кадетов в наказание. Ну, да они не очень-то боятся этого!
Несмотря на последнее соображение подруги, Нетти смущена такими объяснениями, и нетрудно заметить по ее лицу, что она чувствует некоторые угрызения совести.
Следующий день — суббота; после обеда бывает короткий отдых у кадетов военной академии, плац, на котором обыкновенно производится ученье, теперь пуст. Наказанный вчера кадет уныло несет свою службу у входных дверей. Сегодня одежда его в порядке: утраченная пуговица заменена другой, мундир без пятнышка, и белые панталоны сверкают на солнце.
Время — три часа пополудни. Термометр показывает около 30° в тени. Бедняга кадет тем не менее застегнут на все пуговицы, и на шее у него высокий волосяной галстук. Он ходит взад и вперед в ослепительно-светлой полосе, под палящим солнцем; на плацу ни души. Нетрудно догадаться, что часовой поставлен здесь в наказание, лишенный права погулять на свободе в отпуску целые полдня.
Жара изнуряющая, и только по необходимости можно быть на воздухе. Молодой человек невольно останавливается на минуту каждый раз, когда попадает в полосу тени от деревьев, стоящих подле академии.
Он очень удивлен при виде показавшейся в аллее молодой девушки, в белом платье и с голубым зонтиком; она идет ему навстречу.
Продолжая свое движение маятника, кадет ворчит сквозь зубы:
— Однако большая нужна охота к прогулкам, чтобы жариться на этаком солнце!
И он продолжает маршировать мимо библиотеки, сегодня пустой и молчаливой, потом мимо окна дежурного офицера; окно раскрыто, и видно, что и этот почтенный господин ушел отдохнуть. Дойдя до конца своего маршрута, несчастный часовой убеждается, что девица приближается к нему.
Он уменьшает шаг, останавливается на минуту, повертывается на каблуках, не теряя своей официальной важности, и уходит обратно, как бы не замечая приближающегося к нему грациозного создания.
Барышня продолжает свой путь уже по следам часового и, видя, как тот мерно выбивает такт, невольно шепчет:
— Бедный мальчик, ну можно ли заставлять нести подобную службу… это просто жестоко.
Часовой опять дошел до конца и повернулся прямо лицом к девушке. Глаза его устремлены на «пятнадцать шагов вперед» и тщательно избегают ее сострадательного взгляда и дружеской улыбки.
«Он сердит, — говорит она про себя, — и, конечно, он прав. Но я должна перед ним извиниться».
И вслед за этим раздается ее тихий голосок:
— Господин Армстронг, господин Армстронг!
Кадет вздрогнул. На минуту он забывает роль часового и, как простой смертный, делает к ней несколько шагов. Но вдруг приходит в себя и начинает маршировать.
— Запрещено разговаривать под ружьем, — говорит он. — А! Да это вы, мисс Нетти Дашвуд… Извините меня, ради Бога, но я не имею права останавливаться.
В его голосе можно было подметить некоторое смущение и как бы разочарование. Может быть, он ожидал встретить некое другое лицо. Но девушка не заметила этих тонкостей.
— Я, право, в отчаянии, — говорит она, — что вы из-за меня подверглись наказанию… Вот, возьмите вашу пуговицу… Простите ли вы меня за то, что я причинила вам эту неприятность?