– Буду довольствоваться этим, – сказал Говард, и эти слова послужили печатью, скрепляющей то чувство уверенности, о котором она его просила. – И запомни, Фейт: ты в этом мире не одна и всегда можешь на меня рассчитывать.
Фейт перестала смеяться, и на ее глаза навернулись слезы.
– Спасибо, Говард, – хрипло выдавила она, переполняемая смесью чувств, которые и сама не смогла бы точно определить.
– Все в полном порядке, – заверил он, затем сделал шаг вперед, по-дружески обнял Фейт за плечи и, осторожно убрав в сторону волосы, поцеловал в лоб. – Спокойной ночи, Фейт. Ни о чем не беспокойся. И не опаздывай в понедельник на работу.
Фейт попыталась сглотнуть вставший в горле комок и не смогла. Молча она смотрела, как Говард идет к двери. Тело ее, мгновенно объятое пожаром желания, требовало, чтобы она его окликнула, остановила, увлекла в постель и оставалась с ним там так долго, как только возможно. Но Фейт продолжала стоять безмолвно и неподвижно, пока не услышала звук захлопнувшейся двери.
– Доброй ночи, – шепнула она.
Эта ночь действительно была доброй, потому что ею заканчивался добрый и чудесный вечер. И Фейт очень хотелось, чтобы таковым он остался в ее памяти навсегда.
Несмотря на заверения Говарда, нервы Фейт, когда она утром в понедельник входила в здание фирмы, звенели подобно туго натянутым струнам. Настроение у нее было самое решительное. Я не должна, глядя на Говарда, представлять его обнаженным, я должна полностью сосредоточиться на работе и вести себя естественно, заклинала себя Фейт.
Естественность поведения имеет первостепенное значение. Никаких внешних проявлений напряженности, возбуждения и никаких глупых шуточек. Трижды подумай, прежде чем что-либо сказать, повторяла она себе снова и снова.
Вообрази, что это понедельник предыдущей недели или понедельник следующей.
Все, что тебе нужно, это пережить несколько ближайших часов, а дальше все войдет в колею.
– Привет, Лесли! – изобразив на лице бодрую улыбку, поздоровалась она с секретаршей.
– Привет! Вот это – гораздо лучшее начало недели. Судя по всему, у тебя все налаживается.
Неужели после разрыва с Льюком прошла всего неделя? Фейт казалось, что с тех пор она прожила долгую и насыщенную жизнь, что, впрочем, было недалеко от истины. И она была очень довольна тем, как ее прожила.
– Уже наладилось! – оптимистично ответила она Лесли, затем подошла к лифту и нажала кнопку вызова. – Босс у себя?
– С раннего утра. И весь кипит энергией.
– А у тебя как прошли выходные? – спросила Фейт, раздумывая, не попытаться ли подружиться с Лесли.
– Занималась рождественскими покупками, пока не свалилась с ног, – с выражением шутливого ужаса на лице простонала та.
О Боже, Рождество! Меньше чем через три недели! – ужаснулась Фейт. А мне совершенно не с кем его встречать. Некому дарить подарки. Но это вовсе не значит, что я не могу отпраздновать его. Куплю елку, украшу и вообще сделаю все, что положено в таких случаях делать. И, разумеется, я не собираюсь чувствовать себя брошенной и одинокой. Самообладание вернулось ко мне целиком и полностью, и я не позволю чему бы то ни было меня его лишить.
Двери лифта раскрылись, и Фейт вошла в кабину, дружески махнув рукой Лесли. Войдя к себе, она обнаружила, что дверь Говарда открыта, и, ни секунды не колеблясь, вежливо постучала и прошла в его кабинет, излучая уверенность и спокойствие.
– Доброе утро! – пропела Фейт, улыбаясь так широко, что свело челюсти.
Говард – удобно развалившись в кресле и положив ноги на стол – изучал какую-то брошюру. Посмотрев на Фейт поверх страниц, он в знак приветствия приподнял одну из бровей и, критически оглядев личного помощника с ног до головы, медленно, словно думая о чем-то другом, сказал:
– Доброе утро и тебе. Рад тебя видеть.
– Начать с почты? – спросила она.
– Я уже просмотрел. Ответы продиктую потом, а пока начни с ответа на запрос мистера Оливера. С ним нужно организовать встречу.
– Хорошо.
Она была уже у двери, когда Говард остановил ее властным окриком:
– Задержись-ка на минутку!
Сердце Фейт замерло, затем забилось часто-часто, почти выскакивая из груди.
– Что-нибудь еще? – спросила она, оборачиваясь, и для устойчивости оперлась рукой о косяк.
Говард опустил ноги на пол и подался вперед. Вид у него был хмурый.
– Ты сегодня в черном, – недовольно сказал он. – Разве я не говорил, что мой личный помощник на работе не должен носить черное?
Он действительно говорил об этом, поэтому Фейт виновато улыбнулась и сказала:
– Я забыла.
– Черное не соответствует нашему имиджу, Фейт, – строго продолжал Говард.
– Черный цвет нейтрален, это цвет покоя.
Именно по этой причине Фейт выбрала его сегодня утром, перерыв в поисках подходящего наряда весь свой гардероб.
– В первый и в последний раз. – Говард погрозил ей пальцем. – Чтобы больше в черном я тебя не видел!
– Слушаюсь, сэр, – серьезно ответила Фейт.
– Хорошо, что сегодня у нас не предвидится важных клиентов, – пробормотал Говард, затем во взгляде его что-то изменилось, и он с подозрением спросил:
– Надеюсь, твой черный наряд не следует расценивать как знак траура?
– Что ты, нет, конечно! – запротестовала Фейт.
– Ладно, иди. – На лицо Говарда вернулась улыбка, и он водрузил ноги обратно на стол. – А вот красное можешь надевать, когда только захочешь. В красном ты неотразима.
Он снова взял в руки брошюру, и Фейт вернулась наконец в свой кабинет.
Сердце ее стучало так же часто, но теперь уже от радости. Все шло как обычно. Говард умеет держать слово. Течение ее жизни вернулось в прежнее русло.
Почти.
К концу дня Фейт убедилась, что непринужденность из их отношений все же исчезла. Нет, вины Говарда в этом не было никакой. Ни разу он не сказал и не сделал ничего такого, отчего она почувствовала бы хоть малейшее смущение.
Дело было в ней самой.
Например, когда Говард нагнулся поднять упавший на пол лист бумаги и под брюками четко вырисовались напряженные контуры ягодиц, брюки просто исчезли, и Фейт снова увидела выходящего из ванной обнаженного Говарда во всем великолепии его наготы. Когда он сидел, по обыкновению закинув на стол ноги, строгая линия его сильных бедер заставляла ее живо вспоминать ощущения, которые она испытывала, сидя на них верхом. Взгляд на его губы тоже то и дело вызывал у нее определенные ассоциации. Фейт очень надеялась, что поглощенный работой Говард не замечает ее смятения.
Похоть просто так не уходит, решила она. Чем-то я похожа на бойца, к которому враг подкрадывается незаметно и берет в плен раньше, чем бедолага успевает что-либо понять. К тому же воспоминания в вечере любви с Говардом все еще слишком свежи, говорила она себе. Пройдет несколько дней, и они уйдут на задний план, перестанут владеть мною так, как владеют сейчас.
Примерно так и вышло, и концу недели Фейт снова, как и прежде, получала ничем не омраченное наслаждение от работы, ничуть не смущаясь, отвечала шутками на остроты Говарда. Более того, теперь, избавившись от сдерживающих ее прежде оков, она смогла взглянуть на свою роль в делах фирмы достаточно непредубежденно, чтобы увидеть: Говард действительно очень высоко ценит ее труд.
Это проявлялось во многом. В случае ее удачных действий Говард искренне хвалил Фейт, с вниманием прислушивался к ее суждениям, интересовался ее мнением о клиентах, с готовностью принимал советы и предложения, если считал их разумными.
В результате, уходя из офиса в пятницу, Фейт вдруг обнаружила, что предстоящий уик-энд не вызывает у нее никакого энтузиазма, зато очень хочется, чтобы завтра был уже понедельник. Из чего следовало, что общество Говарда значит для нее гораздо больше, чем следовало бы.
Учись жить полной жизнью! – сказала она себе, и в субботу обошла несколько гимнастических залов, сравнивая оборудование и плату, беседуя с инструкторами и приглядываясь к клиентуре. Посетила она и несколько школ классического танца, так как всегда мечтала научиться танцевать. Там ей сказали, что занятия начнутся в новом году, и посоветовали подождать до этого времени.