Розалин была переодета и снова укутана в одеяльце. Говард держал ее одной рукой, а другой успокаивающе похлопывал малышку по спинке. Вспомнив, как несколько минут назад он так же успокаивал ее, Фейт снова почувствовала раскаяние за свою грубую и, как отчетливо понимала сейчас, ничем не спровоцированную вспышку. Теперь она испытывала острое желание сделать для ребенка все, что в ее силах. К тому же Фейт не хотелось, чтобы Говард затаил против нее какие-нибудь недобрые чувства.
– Давай я возьму Розалин к себе в кабинет и там покормлю, – предложила она со всем энтузиазмом, на какой была способна.
– Своей племянницей я должен заниматься сам, – упрямо возразил Говард, протягивая руку за бутылочкой.
Обескураженная этим неожиданным приливом добродетели, Фейт молча протянула молоко. Мстит, решила она. Или не хочет терять достигнутое моральное преимущество.
– Ты можешь почитать мне почту, пока я вожусь с Розалин, – добавил Говард, показывая, что от помощи в профессиональном отношении он не отказывается. – Если что-нибудь требует ответа, я продиктую.
– Конечно! – встрепенулась Фейт и быстро прошла в свой кабинет за блокнотом, полная решимости хотя бы чисто рабочие обязанности исполнять безукоризненно. Она и так уже наделала много глупостей, которые рано или поздно могут быть использованы против нее.
Этот мужчина просто дьявольски умен. Раньше она никогда не разговаривала с Говардом на личные темы, полагая, что такая информация может дать ему еще большую власть над ней. Все эти годы Фейт инстинктивно противилась исходящему от босса магнетизму, который казался ей чем-то вроде опасного водоворота, безжалостно засасывающего попадающих в него людей. Особенно женщин. Фейт верила, что осторожность в общении с Говардом Харрисоном не помешает.
Поэтому, заняв место перед его столом, она намеренно приняла подчеркнуто деловой вид, приготовившись читать почту. Однако, несмотря на благоразумное решение держаться настороже, сосредоточиться на работе в течение ближайшего получаса оказалось на редкость трудно.
Говард опять вальяжно развалился в кресле, его ноги заняли привычное положение на столе. Одной рукой он прижимал к себе ребенка, второй держал бутылочку с молочной смесью. При этом он выглядел так расслабленно и уверенно, словно всю жизнь занимался исключительно кормлением грудных детей.
Он даже заставил девочку срыгнуть в середине процедуры, положив ее животиком на колено и умело нажимая на спинку. Фейт понятия не имела, как это делается, не говоря уже о том, что это вообще делать нужно.
– Хоро-о-ошая девочка, – нежно проворковал Говард, когда малышка дважды громко выпустила ртом воздух, затем вернул ее в исходное положение и опять принялся кормить.
Пораженная, Фейт молча наблюдала. Как это ни странно, но, быть может, Говард Харрисон и впрямь «почтенный семейный мужчина», во всяком случае, когда дело касается его ближайших родственников? Или его уверенный вид в этих не вполне обычных обстоятельствах не более чем следствие обычной уверенности в себе? А она-то воображала, что знает о своем боссе все. Тем не менее сегодняшний день прибавил к его портрету множество новых черточек.
Причем – черточек неожиданно приятных.
Когда они закончили с последним письмом, Фейт неожиданно обнаружила, что не хочет покидать уютную семейную атмосферу кабинета босса. Увидев, что она медлит, Говард вопросительно поднял бровь.
– Что-нибудь еще?
– Нет.
– Какие-нибудь вопросы?
– Нет.
Фейт встала, держа в руках письма и блокнот с набросками ответов. Глядя на нее, Говард улыбнулся простой и доброй улыбкой, за которой, казалось, не могло скрываться никаких тайных мыслей.
– Если возникнут какие-нибудь проблемы, заходи.
– Хорошо. – Фейт так же широко и радостно улыбнулась в ответ.
Только вернувшись в свой кабинет, она осознала, насколько лучше теперь себя чувствует. День больше не выглядел мрачным, события, связанные с Льюком и его блондинкой, казались делом пусть и не далекого, но все же – прошлого, а в будущее она теперь смотрела если не с безудержным, то с вполне достаточным оптимизмом.
Неужели мое предубеждение к боссу было необоснованным? – задалась вопросом Фейт. Неужели только верность Льюку заставляла меня видеть в Говарде если не порождение дьявола, то во всяком случае нечто весьма к тому близкое, вполне способное потрясти основы жизни, которой я до позавчерашнего дня жила?
Все это было очень неожиданно, требовало более основательного обдумывания, и единственный более-менее однозначный вывод, к которому Фейт пришла сейчас, заключался в том, что хранить верность Льюку и дальше она не обязана.
Следующие полчаса она трудилась столь сосредоточенно, что даже не услышала, как на их этаже остановился лифт. Стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Подняв голову, она увидела уже вошедшую в кабинет женщину, молодую, высокую, с пышными формами и ярко-рыжими волосами. Судя по выражению лица, незнакомка нисколько не сомневалась ни в своем полном праве здесь находиться, ни в великой радости присутствующих по поводу своего появления.
На мгновение Фейт почувствовала к вошедшей неприязнь. Эта самоуверенная особа явно принадлежала к худшему типу поклонниц Говарда, имевших обыкновение вести себя в офисе любовника так, словно и фирма, и ее хозяин были их полной и законной собственностью.
Эту она видела впервые. Ничего особенного: стандартная секс-бомба во вкусе Говарда: длинные ноги, пышная грудь, лицо, словно сошедшее с журнальной обложки, тесные, соблазнительно обтягивающие дорогие джинсы и не менее тесная с глубоким вырезом кофточка.
– Привет! Я Вайолетт Скотт, сестра Говарда.
Фейт опешила. Сходства не было и в помине, и, если бы не утреннее появление Розалин, она, несомненно, заподозрила бы обман. Чтобы проникнуть к Говарду, некоторые женщины были готовы на любую хитрость.
Вглядевшись в вошедшую внимательнее и призвав на помощь некоторую долю воображения, Фейт все же усмотрела нечто общее в разрезе глаз, правда, если у Говарда они были золотисто-желтыми, то у его сестры цвет глаз приближался к темно-карему.
Стоящая у двери Вайолетт с не меньшим интересом разглядывала Фейт.
– Вы, наверное, Фейт Шерман? – спросила она, прежде чем Фейт сообразила представиться.
– Да, – подтвердила хозяйка кабинета, про себя удивившись неподдельному интересу в голосе гостьи.
На лице последней появилась понимающая улыбка.
– Ясно.
– Что вам ясно? – еще больше удивилась Фейт.
– Почему. Говард только о вас и говорит.
– Обо мне? – Фейт растерялась окончательно.
– Он говорит о вас так много, что в семейных разговорах безучастия Говарда вы фигурируете под кодовым именем Прелестница, – доверительно сообщила Вайолетт.
Фейт почувствовала, что краснеет.
– Среди домашних мнения разделились, – продолжала информировать ее разговорчивая сестра босса. – Одни считают, что так околдовать Говарда могла лишь сладкоголосая сирена, другие представляют вас чем-то вроде коварной Цирцеи, оставившей моему брату человеческий облик, но сумевшей заставить его ходить по струнке. Теперь всем интересующимся я могу рассказать, что вы ирландка.
– Я не ирландка, – запротестовала Фейт, которой начало казаться, что речь и вовсе не о ней.
– Определенно ирландка, – стояла на своем Вайолетт. – Волосы, глаза, а главное – дух. Да вы пришпилили меня взглядом к двери, словно бабочку. Наряду с иронией в ее голосе отчетливо ощущалось уважение. – В ваших голубых глазах таится несокрушимая мощь.
– Простите, если я вела себя невежливо, – быстро вставила Фейт, которая лихорадочно пыталась решить, как вести себя с необычной посетительницей.
– Все в полном порядке, – успокоила ее Вайолетт. – Для меня встреча с вами – настоящее откровение. Судя по всему, вы держите Говарда в ежовых рукавицах. – В ее голосе слышалось чуть злорадное удовлетворение сестры, весьма довольной тем, что брат попал в хорошие руки. – Вы мне нравитесь. Так с ним и надо.
Фейт удивилась: я держу Говарда в ежовых рукавицах? Что за чушь? С другой стороны…