За подобный официальный досмотр полагается вознаграждение, установленное для таможенника в сто крейцеров, для сборщиков пошлин — по двадцать пять и для «чистителя» — пятьдесят. Тариф довольно скромный!
Когда таможенник поднялся на палубу, «чиститель» был уже тут как тут и шел ему навстречу. Таможенник почесал ухо, «чиститель» потер нос. На этом закончился их разговор.
После этого таможенник обернулся к шкиперу, а два сборщика пошлин взяли винтовки наперевес. Тот, кто допрашивает, должен стоять не ближе, чем в трех шагах от того, кого допрашивают. Как знать, не является ли вновь прибывший переносчиком чумы.
Допрос начался.
— Откуда?
— Из Галаца.
— Владелец судна?
— Атанас Бразович.
— Владелец груза и фрахтователь?
— Эфтим Трикалис.
— Документы?
Процедура предъявления документов сопровождалась величайшими мерами предосторожности.
Раскрошив над жаровней с углем сосновые шишки и полынь, подержали некоторое время над дымом документы, поворачивая их то одной, то другой стороной, и только тогда железными щипцами поднесли не ближе, чем на метр-полтора к глазам таможенника, который, не дотрагиваясь до бумаг, удостоверялся в их подлинности. Затем таким же способом документы возвращались владельцам.
За время всей этой процедуры таможенник не произнес ни слова.
Жаровню унесли, и на ее место поставили кувшин с водой.
Это была большая глиняная посудина с широкой горловиной, в которую свободно мог просунуть кулак всякий, кому это надлежало сделать.
Кувшин с водой являлся важнейшим атрибутом взимания дани с путешественников.
Поскольку восточная чума, как известно, особенно липнет к благородному металлу, капитанам прибывающих с востока судов полагалось причитающуюся пошлину опустить в кувшин, а западный страж таможенных границ, запустив вслед за тем свою руку в тот же очистительный сосуд, выуживал монеты уже совершенно безбоязненно.
Итак, Тимар опустил в кувшин руку с двумя мешочками и тут же вытащил ее обратно, разжав пальцы.
Вслед за ним ту же манипуляцию проделал таможенный чиновник, с той лишь разницей, что, когда он вынул руку из кувшина, она была сжата в кулак. Рука быстро исчезла в широком кармане чиновничьего мундира.
О! Ему незачем было рассматривать на свету пойманный куш. Он чувствовал его на ощупь, по весу: ведь золото чует даже слепой. Ни единый мускул не дрогнул на лице таможенника.
Следующими были сборщики пошлин. С таким же невозмутимо официальным видом они выудили со дна кувшина то, что причиталось им.
Потом к кувшину бесшумно проскользнул «чиститель». Лицо его было строгим и угрожающим. От одного его слова зависело, сколько дней — десять или двадцать — проведет в карантине прибывшее судно вместе со всеми его пассажирами. Но и на его лице не дрогнул ни один мускул во время процедуры с кувшином.
Ну и хладнокровны же эти люди! Выполнение служебного долга для них превыше всего!
Наконец таможенник с напускной строгостью потребовал, чтобы его пропустили в трюм корабля. Это желание было немедленно выполнено. В трюм разрешается входить только таможенникам, без посторонних. И вот, когда эта троица осталась одна, на их лицах впервые промелькнуло подобие самодовольной и хитрой усмешки. «Чиститель» остался на палубе, но и он, скрыв лицо под капюшоном, не мог удержаться от улыбки.
Таможенники развязали наугад один из мешков, и из него посыпалось зерно.
— Пшеничка-то с куколем! — заметил один из них.
Разумеется, в других мешках тоже оказалась пшеница, и такого же качества.
О результатах досмотра тут же, в трюме, составили протокол: один из вооруженных чиновников держал чернильницу и перо, другой — протокольный журнал. Записали все по форме. Кроме того, таможенник черкнул на отдельном листке записку, сложил лист вдвое, скрепил сургучом и официальной печаткой, но имени адресата не написал.
Затем, тщательно обследовав все углы и закоулки судна, где, разумеется, ничего подозрительного не было обнаружено, трое таможенников вновь вышли на свет божий.
Солнце давно закатилось, и сквозь рваные облака светил ущербный месяц. Казалось, он играет с ленивыми облаками, то прячась в них, то снова выглядывая.
Таможенник подозвал к себе шкипера и официальным тоном сообщил, что на вверенном ему судне никаких запретных товаров не обнаружено. Тем же бесстрастным голосом он призвал «чистителя» и велел доложить о санитарном состоянии судна.
«Чиститель», произнеся слова присяги, подтвердил, что судно, равно как и экипаж и пассажиры, «чисто».