Конечно, такой расклад никого не устраивал. Но даже Всебор решил на этот раз промолчать. От пережитого в голове крутились мысли, которые раньше его не посещали. Ему снова пришло на ум, что события последних недель какими-то непознанными нитями связывают его с прошлым. С происхождением, с теми странностями, что сопровождали всю сознательную жизнь. Он не понимал, почему эта перемена произошла с ним после переделки в сокровищнице, когда из груды самородков он выудил золотой череп тиаберийца. Золото, к которому он тянулся и которого жаждал как помешанный, теперь вызывало только отвращение, но разве дело было только в золоте?
– Вы слышали? – Встрепенулся Зубастик. – Птица какая-то верещит.
Все пятеро остановились и, прислушиваясь к звукам леса, замерли.
– Цесарки! – проговорил Клут. – Проклятье! Я бы сейчас от парочки не отказался.
Откуда-то из-за деревьев, в листве которых искрились предзакатные лучи солнца, доносились приглушённые крики диких кур.
– Чтобы никто ни звука, – насупившись, предупредил Броль. – Веткой кто хрустнет, получит сразу в ухо.
– Я сейчас слюнями захлебнусь, – прошептал Клут. – И за что мне такие мучения?
– Заткнись! – Громила угрожающе выставил кулак и потряс им перед носом толстяка. – Идём против ветра. Если повезёт, будет нам на ужин жаркое из цесарок.
Подгоняемые голодом, позабыв на время о своих невзгодах и лишениях, они выбрались из оврага на склон.
– Слышите, как птицы надираются? Значит, где-то неподалёку опушка с высокой травой, – прошептал Броль. – Расходимся!
Среди старых сосен, Всебор заметил долговязую фигуру Палько и чтобы привлечь его внимание, помахал рукой. Почти одновременно они вышли на лесную поляну, заросшую, как и предполагал Броль, дикой пшеницей. Но видимо, одноглазый так проголодался, что ни о какой конспирации уже не думал.
– Стой ты, болван! – зашипел Всебор. – Сейчас всё испортишь!
Как все эльфы, Палько обладал обострённым чутьём и сразу же его услышал. Он мгновенно остановился и медленно повернулся в его сторону. В иной ситуации нелепая поза товарища, заставила бы Всебора улыбнуться, но не сейчас. От голода сводило скулы, и любая оплошность постороннего вызывала только злость.
Трава впереди шевелилась, иногда над колосьями показывалась серая птичья голова с крупными внимательными глазами.
– «Наверное, стая, – подумал Всебор. – Хотел бы я знать, как Громила собирается их ловить».
Палько хлопал глазами и боялся пошевелиться, да и сам Всебор не знал, как поступить. Сабля и незаряженный пистолет, вряд ли могли способствовать успешной охоте. Так они и стояли каждый на своём месте, пока на другой стороне опушки не показались Громила и Жиль.
– Чёрт! – закричал Броль. – Ты только посмотри, сколько здесь жратвы.
– Чур, мне того жирного! – завопил Зубастик. – Руки прочь…
Продираясь сквозь кустарник и ломая ветви, оба ринулись в траву. О соблюдении тишины и каких-либо приличий речи уже не шло, они бегали по зарослям дикой пшеницы и с безумными криками гоняли голосящих цесарок.
– Эй, дурни! – закричал Всебор. – Вы всё испортили!
– Оставьте что-нибудь мне! – Палько нетерпеливо выругался и помчался наперерез тощему петуху. – Не трогайте, я его почти поймал.
Охота закончилась ничем. Когда на опушке появился толстяк Клут, у птиц началась настоящая паника, и несчастные цесарки одна за другой упорхнули в чащу леса. Палько досталось несколько перьев и ссадина на лодыжке, Жиль подвернул ногу и теперь хромал, а Броль свёз себе кожу на локте. Злые и по-прежнему голодные, все пятеро растерянно оглядывались по сторонам и не верили глазам. Добыча, буквально выскользнула у них из рук, в желудках «выли кошки», а солнце, неотвратимо и стремительно клонилось к горизонту.
– Вы всё испортили, – процедил Всебор. – Дурни вы этакие!
Он улыбнулся, покачал головой и посмотрел на смущённого предводителя.
– И кто тут у нас охотился на оленей?
– Не надо тут намекать, – пробурчал Громила. – Одно дело оленя подстрелить из ружья, а другое цесарок голыми руками ловить. Подавай мне оленя, я тебе мигом тушу приволоку.
– Плохой из тебя вожак, – огрызнулся Клут. – И вообще, так бездарно подготовить экспедицию мог только ты.
– Это что, бунт? – багровея от ярости, зашипел Броль. – Да где б вы все были, если бы не я? Вы все трусы. Там в Тиаберии, кто как не я вытащил вас из переделки?
– Как раз таки именно не ты нас и вытащил из переделки, – фыркнул Клут. – Не будь Всебора, глодали бы сейчас наши красные косточки, бездушные упыри и это в лучшем случае.
Клут подбоченился и с вызовом уставился на Броля. Ситуация накалялась и всё могло закончиться трагедией. Всебор заметил как оба эльфа, потянулись к оружию и, понял, что через минуту будет поздно.
– Ст-т-тоять! – выпалил он. – Не надо делать глупостей и доводить дело до кровопролития.
Он решительно вклинился между эльфами и, отодвинув Клута в сторону, посмотрел на Громилу.
– Мы все в одной связке. И в Тиаберии каждый делал, что мог.
Броль скрипнул зубами и отвернулся. А Клут выхватил из кармана трубку и принялся нервно её раскуривать.
– Яичницы бы сейчас, – проговорил Зубастик. – Да со шкварками.
В воздухе повисла напряжённая тишина. Разгорячённые эльфы грозно сопели, Жиль и Палько пускали слюни.
– А ведь это идея, – оживился Всебор. – Здесь в траве гнёзда.
Половину яиц они, конечно, передавили, когда как оглашенные бегали по лесной поляне за цесарками, но и того, что удалось собрать, хватило на великолепный ужин.
Палько разыскал в овраге кусок пластуна, который послужил им сковородой, Клут насшибал древесных грибов, а в рюкзаке Жиля нашлась щепотка соли. И когда на гладком камне зашкварчала глазунья из пятидесяти яиц, радости бедолаг не было предела.
В костре потрескивали сучья, пахло дымком и жареными грибами. По краям, яичница немного подгорела, и чтобы не испортить ужин окончательно, они молча принялись за трапезу.
– В брюхе дойдёт, – риторически подытожил Броль. – Чинится здесь не перед кем, так что судари обойдёмся без столовых приборов.
Оголодавшие, словно дикие звери, они хватали глазунью грязными руками, жадно слизывали пищу с пальцев и чавкали так, будто в жизни не пробовали ничего вкуснее.
– «Посмотрел бы на меня сейчас Сейбилен, – подумал Всебор. – Что бы старик сказал, увидев мою свинскую физиономию: «где твои манеры, ты же мечтал о дипломатической карьере».
С яичницей они расправились быстро. Остался только запах, который исходил от раскалённого камня, да лёгкое чувство голода.
– Пожалуй, я бы не отказался и от второй порции, – заметил Клут. – Ну, и на этом спасибо.
– А я бы не отказался от пива, – улыбнулся Броль. – У трактирщика, что в иностранной слободе, оно, конечно, разбавлено водой, но чёрт меня подери, дешевле, чем он в Спумарисе не наливает никто.
– Какие же мы все неудачники, – махнул рукой Клут. – Когда в компании одни бедоносцы, ничего хорошего не выйдет.
– Не будь таким мрачным, старик, – дружелюбно отозвался Громила. – Живы, здоровы, чего ещё желать?
– То, что живы никто и не спорит! – вмешался Палько. – А что здоровы… Посмотри на мою голову. Волосы совсем седые после проклятой Тиаберии.
Одноглазый демонстративно рванул шляпу и сверкнул блестящей лысиной, обрамлённой спадающими на плечи патлами.
– Видали что получилось? – запричитал Палько. – Совсем седой стал.
– Да за такое зрелище надо деньги брать, – присвистнул Всебор. – Когда ещё увидишь лысого эльфа.
– Это верно, – усмехнулся Броль. – Но денег давать некому. А лысый эльф – это нонсенс. Потому Палько никогда и не снимает шляпу.
Всебор сладко зевнул и приоткрыл глаза. Рассвело. Первые, ещё холодные лучики солнца искрами пробивались сквозь мокрую от росы кленовую листву. Прохладный ветерок доносил откуда-то запах хвои, приторный аромат ночных цветов.
Рядом храпел Зубастик. Особняком, устроившись у кострища, тяжко сопел Клут. Палько беспокойно бормотал и изредка сучил ногами. Только Броль, как и подобало субъекту с полным отсутствием воображения, спал спокойно и безмятежно.