Хорошо еще, что в Измире их не так много. Диларе приходилось бывать на востоке страны, и там, где нормальных, с ее точки зрения, женщин было меньшинство, она чувствовала себя совсем плохо.
А теперь вдобавок появились и другие – образованные, современные, обтянутые джинсами и удлиненными пальто и при этом закутывающие головы во все тот же тюрбан! Это было просто непостижимо: эти, новые, боролись за свое право ходить в своем платке в университеты и лицеи, работать в государственных учреждениях, вести программы на телевидении, они ловко водили машины и хихикали со сверстниками мужского пола, не опуская глаз, они подняли шум на всю Европу, и все из-за своего драгоценного тюрбана! Диларе это казалось лицемерием: если боретесь за образование и прочие права, если не стесняетесь выступать на публике и в прессе, то, господи, что вам прятать под платком?! Все, что нужно, можно прекрасно спрятать под юбкой.
Нет, ее дикие клиентки в каком-то смысле лучше, честнее этого нового поколения мнимых традиционалисток.
Пациентка сунула рецепты в сумку и, встав, начала поправлять тюрбан, сбившийся на гинекологическом кресле. Дилара против воли следила за ее увешанными тонкими золотыми браслетами руками с коротко остриженными неухоженными ногтями. Шелковая ткань выскользнула, платок упал на плечи, и стало видно, что женщина действительно молода, а волосы у нее подкрашены и весьма модно уложены.
– Вот всегда бы так и ходили, – не удержалась Дилара.
– Что вы, доктор! Как можно?.. Грех… – ловкие привычные движения – платок окутал голову, и от молодости и привлекательности мало что осталось.
«Успею или нет?» – думала она о своем, ища в компьютере данные на следующую, уже вошедшую женщину. Эта была стара, платок на голове совсем темный, морщинистое лицо, тусклые глаза и губы, расплывшаяся фигура. Дилара помнила ее: сама делала ей сложную операцию, теперь наблюдала, заставляя хоть раз в два-три месяца приходить на осмотры. Вот и дата рождения – на год старше самой Дилары. Всего на год – какой ужас!
Моя руки перед осмотром, она с опаской покосилась на зеркало.
«Неужели и я такая?» – «Нет-нет, – как сказочной королеве, ответило ей не слишком чисто вымытое санитаркой стекло. – Ты еще очень ничего. Располнела, конечно, но при твоем росте это даже эффектно. И кожа пока тьфу-тьфу-тьфу, и глаза. Без косметики, понятное дело, не выйдешь, но если все, что нужно, замазать и подмазать – вполне. Волосы только… что же, черт возьми, случилось с волосами? Не тяни, не тяни руку, уже перчатку надела! – Дилара испуганно отдернула потянувшуюся было к прическе руку в резиновой перчатке. – Линяю, как кошка или собака – кто там из них сильнее линяет? Этак все волосы вылезут! Надо сегодня Мери спросить, что делать. Может, какие-нибудь лекарства есть. Авитаминоз обычно весной, кровь у меня в норме, неделю назад сдавала. И вроде лето нормально прошло. Летом я бы поняла: солнце, соленая вода, жара… Но ведь это когда началось? Месяца два, три? Кошмар просто. Только бы к Мери успеть…»
– Меня сегодня не будет, – как можно тверже сказала она, отпустив последнюю больную. – Если что-нибудь срочное, звони на мобильный.
Медсестра кивнула. Она-то прекрасно знала, что, едва за доктором Диларой закроется дверь, она скинет опротивевший белый халат и тоже уйдет. Мало ли что тут срочное, у них всегда все срочное, у этих больных. Надо бы попробовать перевестись к другому врачу: эта просто фанатичка какая-то, с утра до ночи вкалывает и других заставляет. Как будто у самой ни мужа, ни ребенка, ни дома. Только о работе и думает, ни отпроситься пораньше, ни опоздать.
Девушка, конечно, не могла знать, что на этот раз доктор Дилара Унал спешит вовсе не в свой частный кабинет, где она в определенные дни принимала постоянных больных. Она спешила в парикмахерскую.
Дилара отнюдь не была фанатичкой, она следила за собой, обожала хорошо выглядеть и одеваться, особенно когда было кому это оценить. Муж никогда не замечал ни новой прически, ни изменившегося цвета волос, ни тем более свежего маникюра или новой блузки. Свекровь, наоборот, все замечала – и поджимала губы:
– Сколько же это стоит? – всем своим видом выказывая неодобрение легкомысленному, никому не нужному расточительству.
– Я неплохо зарабатываю, мама, – обиженно в молодости и почти равнодушно сейчас отвечала Дилара. – Я не домохозяйка, целый день на виду, я не могу позволить себе опускаться.