Карл намеревался предложить им разделить его траур, но Людовику удалось отговорить его от этой затеи. Он убедил короля, что это оскорбит послов и тех, кого они представляют. Однако легкий налет печали должен присутствовать. Бал будет не слишком шумным. Надевать разрешалось только черное, музыка не должна быть веселой. Причину такой печали Карл разъяснил послам в середине приема. Они понимающе закивали и замерли, состязаясь друг с другом, у кого будет наиболее скорбное выражение.
В первый раз, больше чем за год, Анна-Мария и придворные дамы оделись для бала. Все они были в черном, и королева тоже, но платье ее было расшито золотыми нитями, и у него был старомодный, но очень красивый золотой стоячий ворот. Он обрамлял ее прелестную шею, как бы помещая лицо и всю голову в золотую раму. Очень робко она пыталась дать своей измученной душе временную передышку. Зал выглядел угрюмо, заполненный одетыми в черное беседующими вполголоса придворными. Звучала медленная печальная музыка, никто не танцевал. Все смотрели на королеву. Она тихо сидела в своем кресле, а король стоял неподалеку и беседовал с одним из послов. Вот такой это был бал.
Прибытие Людовика вызвало недовольство. Он был одет в свой любимый алый костюм, точную копию того, что много лет назад привез ему из Италии Дюнуа. Его атласные рейтузы были белоснежными. Ярким веселым пятном выделялся он на фоне остальных. На лице сияла его обычная доброжелательная улыбка. Он направился прямо к Карлу и поклонился. Карл демонстративно повернулся к нему спиной и, не дослушав приветствия, зашагал на террасу, где остановился и принялся сам с собой обсуждать, какое наказание должен понести Людовик.
А тот продолжал улыбаться, делая вид, что не заметил неудовольствия короля. Он подошел к Анне-Марии, у которой при звуке его голоса перехватило дыхание. Невольно закрыв глаза, она представила другую комнату, там, в Бретани, вечность тому назад. Людовик стоял на пороге в таком же костюме и с любопытством разглядывал ее. Она тогда подумала: это самый красивый мужчина в мире.
Анна-Мария открыла глаза. Перед ней по-прежнему был Людовик, но тогда этих складок на лице не было. Сейчас перед ней стоял тридцатичетырехлетний Людовик. И казался он сейчас выше и стройнее и… несчастнее, но глаза, его всепонимающие глаза… Взглянув в них, она почувствовала внезапный прилив сил, в ноздри ей ударил свежий бретонский ветер, ветер ее страны, и она улыбнулась ему, забыв о смерти, наверное, в первый раз за все это время.
Людовик галантно пригласил ее на танец, и она без колебаний подала ему руку. Он провел ее на середину зала и вместе с ней начал медленные движения в такт печальной мелодии оркестра. Через несколько секунд к ним присоединилась еще одна пара, затем еще и еще, и вскоре весь зал был полон танцующими черными парами. Эти пары вращались в танце вокруг живописной главной пары, она танцевала на маленьком пятачке в центре. Здесь могли танцевать только король с королевой. Людовик улыбаясь заглядывал в ее глаза, а Анна-Мария без улыбки, но счастливая, смотрела на него.
Людовик подал знак оркестрантам, и музыка стала более оживленной. Пары задвигались быстрее. То там, то здесь начал раздаваться смех. Вдохновленные примером Людовика, придворные кавалеры и дамы танцевали и веселились, и это их веселье разрушало мрачную и отчаянно тоскливую стену, воздвигнутую вокруг королевы.
Заметив первые признаки былой оживленности на лице Анны-Марии, Людовик произнес:
— Мадам Ролан, а я на вас сердит. Зачем вы съели ваши ямочки.
Анна-Мария улыбнулась, и он кивнул.
— Вот теперь уже лучше. Но я все равно сержусь на вас. Посмотрите, все эти люди смотрят на вас, они все в вашей власти. И вы не должны думать только о себе. Карл, тот никогда ни о ком не думает. А разве это справедливо, когда по его капризу их лишают всякой радости? Обещайте мне, что отныне перестанете предаваться неуемной печали.
Некоторое время она не отвечала, а потом твердо произнесла:
— Обещаю.
Людовик был удовлетворен. Вскинув голову однажды, она уже ее не опустит. И Карл ничего с ней не сделает. Они продолжали танцевать молча, их окружали улыбающиеся пары.
Анны на балу не было. Она отправилась в свои бурбонские владения. Так что некому было бросать зловещие взгляды и следить за ними с понимающей садистской улыбочкой.